главная мемориал

• главная
• сегодня
• теракт
• правосудие
• доклад
• библиотека
• мемориал
• о нас
• гостевая

Спасибо вам, что вы проявляете неравнодушие, вскоре администратор сайта просмотрит ваше сообщение.
Пожалуйста заполните короткую форму и выберите кнопку для продолжения вашего сообщения.

имя:
e-mail
Причина сообщения

цитируемый комментарий

Вспоминает Илья Колмановский автор: Илья Колмановский, учитель, дата: 17-09-2008 06:46 Впервые я увидел её осенью, в середине октября. Анна Тэвильевна Шифрина уютно и прочно сидела на уютном и прочном диванчике в углу кухни. Прихожая, кухня, дочь, племянник и горячий ужин – вот пять элементов, пять точек приложения её усилий, которые прямо с порога говорили мне, гостю: все, что делает эта женщина, она делает хорошо.     Еда глоток за глотком прогоняла мерзлоту из тела; Анна Тэвильевна расспрашивала нас о жизни, с интересом и живостью человека, который знает и любит людей. Я выпил рюмку водки, и ясно почувствовал: вот ради этого стоит жить в Москве. Стоит холодным пасмурным октябрьским днем толкаться в транспорте, видеть, как предзимняя депрессия сводит лица прохожих в агрессивные гримасы, стоит ходить в джинсах, по колено забрызганных грязью. Ведь только тогда ты сможешь по-настоящему затосковать, и только тогда сработает этот чисто московский эффект: в одну минуту, ты, соприкоснувшись с человеческим теплом, вот как у Анны Тэвильевны, воспаришь, и все твое существо охватит чувство любви и радости жизни. Серьезно, без дураков.     Мы дружили несколько лет. Анна Тэвильевна все время помогала образовательному центру, где мы с её дочерью Таней учили беженских детей (в основном чеченских) школьным наукам. Я бывал у неё несколько раз в году, почему-то всегда осенью – то это был её день рожденья, то день рожденья Тани, то просто гости. А может быть, я приходил именно осенью потому, что бессознательно стремился снова испытать чисто осенний «эффект Анны Тэвильевны», эту квинтэссенцию добра и смысла, побеждающего холод, серость и угрюмость.     Когда Анна Тэвильевна попала в заложники, тоже была осень. Длилось это, как известно, три дня. Все время лил дождь, ледяные капли стекали по голым черным веткам деревьев, по лобовому стеклу моих жигулей, в которых я прожил все эти три дня, по каскам спецназовцев из оцепления. Мы бессмысленно толкались в маленькой школе около Норд-Оста – кризисном центре для родственников заложников. Иногда я отлучался по каким-то делам, и ездил по улицам, иногда ходил пешком – я видел, чувствовал, как страшно изменился город. В тот год в Москве не было надежды, никаких шансов выиграть борьбу со стихией, со злом – внутри и снаружи человеческой души.     После того как все кончилось, после того, как по родимому пятну мы нашли её на вторые сутки поисков в морге, после того как похоронили и помянули – я продолжил обычную жизнь. Я ездил по городу, и ходил по нему пешком. Я и сегодня езжу и хожу пешком; и сегодня – снова осень. И сегодня, как и во все дни, прошедшие со времени Норд-Оста, я точно знаю одну важную вещь.     Да, город навсегда изменился. Я начал с того, что сказал: в Москве стоит жить ради таких людей, как Анна Тэвильевна. Их остается все меньше и меньше, и вообще человеческое пространство стремительно схлопывается; его сминает та же равнодушная рука, которая допустила Норд-Ост, допустила Беслан и допустит, похоже, еще многое. Но я не уеду. Я чувствую, что именно мы, оставшиеся, должны сохранять и нести тепло, полученное от прошлых поколений, от тех, кто даже в самые лютые советские зимы всегда создавал вокруг себя этот неповторимо московский человеческий эффект.     Я называю его «эффект Анны Тэвильевны».