«Новая газета»

Избранный от России в состав судей Европейского суда по правам человека Анатолий КОВЛЕР: «Права человека выше национальных интересов»

Здание Европейского суда по правам человека стоит на берегу красивой, чистой и довольно быстрой реки, само оно тоже красивое, чистое и выполнено в форме парохода. На террасе кафетерия, где можно пить кофе и курить, я допытывался у российского судьи Анатолия Ивановича КОВЛЕРА: пароход — это символ чего? «Ну, не крейсерской быстроты, во всяком случае,— подумав, сказал он,— ибо Страсбургский суд, увы, не скор. А в архитектуре, в той части, в которой она искусство, что-нибудь может быть и просто так — ласкать взор. В отличие от юриспруденции, в которой все должно подчиняться строгой логике».

- Мы все тут патриоты, но свои национальные галоши судьям надо оставлять в прихожей суда. Хотя это штамп, а я понимаю, что ваш вопрос глубже и болезненнее. На самом деле моя должность называется так: судья, избранный от Российской Федерации. Это не то же самое, что «российский судья» или судья от Российской Федерации. Наверное, когда мы решаем судьбу какого-то конкретного дела, которое обязательно будет называться «такой-то против, например, Италии или Турции», оставаясь «национальными судьями» (есть такой термин), мы переходим на язык права, который для 46 судей, избранных от 46 стран, является единственным общим… Нет, наверное, будет все же точнее сказать: «общепонятным» — национальные особенности менталитета, конечно, сказываются.

Вообще-то с патриотизмом у меня все в порядке: оба деда воевали и в Первую мировую, и в Гражданскую, отец всю войну провел на передовой в пехотном батальоне, мама в 1941 году рыла окопы под Смоленском, и никто из них не бил себя в грудь — «я патриот!». Я тоже делать этого не буду. Тем более что в Европейском суде все держится на том постулате, который, в сущности, и является главным достижением европейской мысли о праве: права человека выше национальных интересов и государственных границ. Время от времени от лица разных государств их представители выступают здесь с таких позиций: раз есть национальный суверенитет, то что хочу, то и ворочу. Но на судей это производит плохое впечатление: нам ближе понимание универсальности права.

- То есть судья, не утрачивая своей национальности по происхождению, обретает и как бы новую принадлежность: он говорит на языке юриспруденции. Мне кажется интересным развить эту вашу мысль дальше. Допустим, судья Советского районного суда (не знаю, есть ли там такой) в Сыктывкаре — он тоже перестает быть представителем национального государства?

- Ну, в какой-то мере, конечно. Любой национальный суд — это государственное учреждение в том смысле, что это стены, столы, компьютеры и чиновники, получающие жалование от государства,— судьи. Но процесс правосудия, когда судья рассматривает спор между человеком и тем же государством, от которого он только что получил зарплату,— это уже не заповедное государственное пространство, и здесь власть не должна иметь никаких преимуществ перед человеком. С позиций Европейского суда, я бы сказал, даже наоборот: человек в суде может опираться на презумпцию нарушения его прав государством-ответчиком, а вот на государство возложено бремя доказать, что оно не нарушало прав гражданина.

Права человека как ценность стоят на первом месте и в российской Конституции — слава богу, пока никто не предлагает отменить, скажем, статью 2 — поэтому в идеале, я думаю, и у нас каждый районный судья тоже должен вот так судить. Кстати, низовые судьи чаще всего так и делают. Но чем выше судья по должности, тем большую роль в его решениях может играть политика. Это не только российская проблема, это, по моим наблюдениям, общее явление. В Прибалтике в процессах по защите прав наших соотечественников, судя по представленным судебным решениям, это четко видно. Но и в России нередко то же самое. Если давление, то оно сверху. Хотя и сбоку тоже может быть, со стороны прессы, например.

— Мы все, а отнюдь не только судьи, зависим от государства, в котором живем и (или) гражданами которого являемся. Что касается судей, то в любой стране они зависят от тех, кто дает им в руки власть. Вопрос скорее в создании механизмов для минимизации этой зависимости. В России указы о назначении федеральных судей подписывает президент, но он их, разумеется, по именам и в лицо не знает. На самом деле судьбы судей в руках комиссий, через которые проходят их кандидатуры, и председателей судов. Но судьи Европейского суда по правам человека тоже зависят от представивших их правительств, как иначе?

— Я бы сказал, что здесь, в Страсбурге, «механизм минимизации» этой зависимости выстроен довольно крепко. Правительства 46 стран — членов Совета Европы представляют сессии ПАСЕ по три кандидатуры юристов, обладающих какими-то понятными заслугами и владеющих двумя рабочими языками суда либо хотя бы английским. При этом правительство может указать своего фаворита, но фаворита может указать ассамблее и специальная юридическая комиссия ПАСЕ, это не всегда будет совпадать. Я, например, не был основным кандидатом, которого представила Россия, но я тут уже второй шестилетний срок. Пока есть возможность выдвинуть меня еще раз, меня можно заподозрить в том, что ради этого я буду пытаться как-то угождать своему правительству. Но согласно 14-му протоколу* судьи будут избираться ПАСЕ на 9 лет без возможности возобновления полномочий на новый срок. Судья должен работать без оглядки на правительство, и это получается, когда ты в окружении коллег, любой из которых очень уважаем в своей профессиональной сфере. Любая «фальшивая нота», любое заигрывание с властями им сразу понятны, и вокруг тебя воздвигается невидимая стена отчуждения.

— Но Россия (единственная) отказывается ратифицировать 14-й дополнительный протокол к Конвенции о защите прав человека, и, похоже, это вызывает тут, в Страсбурге, известное недоумение.

— Мягко говоря. И дело не только в том, что, как писалось в российской прессе, без этой поправки нельзя упростить процедуры, а в суде сейчас накопилось 95 тысяч жалоб, из них 20 тысяч — наши. (А ведь за каждым делом — судьба человека.) Но это только половина проблемы. Дело в том, что примерно у двадцати судей в этом году истекает трех- или шестилетний срок полномочий: так вышло по жребию. Некоторые правительства не вполне довольны тем, как избранные от их стран судьи «представляют» эти страны, и, возможно, они выдвинут другие кандидатуры. Так произойдет в случае, если протокол не будет ратифицирован до 30 июня и, следовательно, не вступит в силу до 30 октября. Представьте себе положение тех судей — а их, скажу еще раз, около двадцати — чьи полномочия истекают, и как это все влияет на работу суда в целом: почти у половины состава суда «чемоданное настроение».

— А вы-то как, нормально себя чувствуете?

— Я-то да, но за державу обидно. Но я надеюсь, что Государственная Дума РФ все же ратифицирует 14-й протокол, тем более что представители России работали над ним вместе со всеми, не выдвигая принципиальных возражений.

— И давления не ощущаете?

— Хотите верьте, хотите нет, но никогда мне никто не звонит, не излагает «убедительную просьбу» решить тот или иной вопрос. Хотя доходят отголоски нервной реакции на некоторые наши постановления со стороны чиновников. «Активнее» ведут себя представители заявителей. Чего не могут понять и чиновники, и правозащитники: сам механизм многоступенчатого принятия решений не дает национальным судьям практически никакой возможности без видимых оснований склонить других судей как в ту, так и в другую сторону.

У нас 46 судей, у каждого своя «история», своя правовая культура. Правовые системы в разных странах тоже разные, традиции тем более, каждый судья несет на себе отпечаток культуры и права своей страны, я тут, конечно, не исключение. На любом этапе принятия процессуальных решений, решений по приемлемости жалобы либо постановления по существу участие «национального» судьи в деле против страны, от которой он избран, обязательно — вот и мобилизуй свои знания, искусство убеждения, чтобы убедить коллег в том, что они чего-то не понимают.

Кстати, критики 14-го протокола лукавят, когда говорят, что он усилит роль единоличного судьи — все равно мимо «национального» судьи не пройдет ни один процессуально значимый документ, у него есть право отлагательного вето и право предложить свою альтернативу решения. Но возможности его влияния ограничиваются убеждением, и только. Я, например, убедил коллег в том, что в российских делах по длительности предварительного заключения надо различать сидение «за следствием» от сидения «за судом», хотя самому «сидельцу» в переполненном СИЗО это все равно.

Состав суда разделен на пять палат по семь судей плюс двое запасных судей. Это сделано для того, чтобы в каждой палате оказалось как можно больше разных по правовым системам, предшествующему опыту, географии судей. Дело поступает из секретариата к судье-докладчику, который готовит резолюцию. Очное рассмотрение с вызовом в заседание сторон в Страсбургском суде — исключение, поэтому вся процедура заочная, по переписке с заявителями и правительствами. Судья-докладчик готовит проект решения палаты, который рассылается всем действующим и запасным судьям в палате, каждый может к чему-то «прицепиться» и предложить что-то иначе сформулировать. И так до тех пор, пока постановление по существу дела не будет принято и оглашено. Такая процедура. Где вы видите щель, сквозь которую можно воздействовать?

Допустим, я бы захотел по какому-то делу подыграть правительству РФ или, наоборот, «Мемориалу». Но у нас у всех в распоряжении переведенные на рабочие языки суда меморандумы сторон, где компетентность и убедительность сторон (или отсутствие таковых) очевидны: читай и сравнивай. Представительство «национального судьи» в палате при рассмотрении дела из его страны, как я сказал, обязательно, и его суждение для коллег очень ценно, поскольку именно этот судья лучше других знает реалии этой страны. Но часто выходит так, что именно национальный судья занимает наиболее жесткую позицию по наболевшим в его стране проблемам. Когда приходится уточнять при рассмотрении дел, связанных с условиями лишения свободы в России, что параша находится в полуметре от подушки в камере СИЗО,— знаете, как приходится краснеть?

— Пожалуй, при такой конструкции правительству, действительно, трудно повлиять на решение по делу через «своего» судью. Но ведь как-то, наверное, все же можно повлиять? С чем, кстати, в Страсбурге связывают отставку представителя России Павла Лаптева? У нас говорят, что он проигрывал все дела подряд, а другие связывают это с изменением внутренней политики правительственных структур по отношению к людям, подавшим обращения в Европейский суд: при Лаптеве правительство шло на мировую, заявителей пытались как-то нейтрализовать подачками, а теперь чаще слышно о преследованиях…

— Я принципиально не буду комментировать отставки и назначения, это — право властей. А что касается преследований за жалобы к нам, такие сигналы до нас в массовом порядке не доходили. Хотя, и это отнюдь не только из России, проскакивает в делах. Вот если заключенный из мест лишения свободы в Страсбург напишет, его там иногда вызывают, прессуют, по-нашему говоря. Или преследуют адвокатов, возбуждают налоговые преследования. Был случай, когда к женщине, которая помогла перевести жалобу и получила за это по договору тысячу рублей, в день рождения нагрянула милиция и потащила в налоговую инспекцию объясняться. А был, напротив, случай, когда мне позвонил заключенный прямо из кабинета начальника колонии, благодарил.

Защита заявителей, если говорить в уголовно-правовых терминах, в Страсбургском суде всегда в заведомо лучшем положении. Иногда она злоупотребляет внеправовыми аргументами, это касается не только жалоб из России, и за это можно поплатиться: при злоупотреблении правом на жалобу с целью политических спекуляций она может быть отклонена. А спекуляции на нашем авторитете бывают и политические, когда в прессу вбрасываются заведомо ложные сообщения со ссылкой на некий «источник в Страсбурге», и чисто коммерческие: есть ловкачи, которые распечатывают наши анкеты из интернета и продают. Но есть в России уже и настоящие специалисты по работе с Европейским судом: они есть в Центрах международной защиты в Москве и Ростове и в Комитете против пыток в Нижнем Новгороде, в Самаре, екатеринбургский «Сутяжник» активно работает, некоторые бывшие заявители из регионов стали профи. Ведь неправильно было бы сказать, что судей в Страсбурге ничем нельзя убедить — можно, но только четко и грамотно сформулированными правовыми аргументами. Что касается государства в целом, оно тоже должно работать над жалобами.

— Ну и как? Работает?

— По некоторым категориям жалоб. После решений по конкретным делам, связанным с невыплатой, например, пособий «чернобыльцам», в каких-то регионах начинают всем платить, а, допустим, в Ростове или в Воронеже продолжаются перебои с выплатами, и эти регионы становятся чемпионами по числу жалоб из России. После компенсации в 250 тысяч евро Михееву, который в Нижнем Новгороде оговорил себя под пытками, а потом выбросился из окна милиции и остался инвалидом, решение по делу «Михеев против Российской Федерации» по личной инициативе министра, как мне говорили, обсуждалось во всех управлениях МВД. Я не думаю, что тут можно вот так сразу все исправить, как и в местах лишения свободы, но было бы желание…

Не только Конституционный и Верховный суды, но и районные судьи тоже ссылаются на прецеденты Европейского суда. Я их решения коллекционирую и стараюсь представлять судьям-докладчикам при рассмотрении других сходных дел из России. Так, в Липецкой области, вынося приговор по поводу избиения в милиции, судья сослалась на 3-ю статью Конвенции и на наши прецеденты о недопустимости бесчеловечного отношения к задержанным. В конце концов, на сайте вашего Агентства судебной информации я нахожу решения региональных российских судов, которые кажутся мне очень «страсбургскими» по духу, хотя бы там даже и не было прямых ссылок на наши прецеденты. Но бывает и так, что люди в районных судах выигрывают по пенсиям или заработной плате, потом финансовые органы несколько таких решений собирают и инициируют так называемый «надзор», а областной суд эти решения отменяет, придравшись к какой-нибудь формальности,— хорошо, если деньги назад не требуют. Таких «надзорных» отмен судебных решений по социальным делам — многие тысячи. «Надзор» по гражданским делам на страсбургских судей уже действует, как красная тряпка на быка, злоупотребление надзором — это одно из системных нарушений прав человека в России.

Приходят в суд и жалобы, связанные с уголовным судопроизводством. Недавно у нас была очередная делегация российских судей. Я свое выступление перед ними посвятил одной теме: суды практически не отказывают органам прокуратуры в их ходатайствах о заключении обвиняемых под стражу, ни в суть дела, ни в аргументы защиты не вникают, довольствуются только ссылками обвинения на тяжесть еще не доказанного преступления. А еще говорят — у нас изоляторы переполнены… И жалобы на условия содержания в СИЗО не иссякают. И по срокам предварительного заключения — тоже беда. Иными словами, все эти проблемы носят так называемый системный характер.

Системные нарушения требуют принятия каких-то системных мер, и на этом вряд ли надо экономить. И совершенно не обязательно дожидаться решения Европейского суда, которое влечет выплату компенсации из бюджета и неприятности для страны.

Есть, например, еще и такой бич, как неисполнение решений российских судов по искам граждан против государственных органов — это пенсии и пособия, а часто и невозможность взыскать по принятым судебным решениям суммы в возмещение морального вреда. Против таких выплат часто упираются финансовые органы, ссылаются на отсутствие соответствующих статей в бюджетах, а расплатой становится подрыв авторитета судебной системы, хотя она-то свою часть работы выполнила. Масса претензий к исполнительному производству высказаны на разных уровнях, в том числе и в Верховном суде РФ, но системных мер нет. Можно было бы выйти с законодательной инициативой предоставить службе судебных приставов право производить арест части государственного или муниципального имущества или бюджетных средств на счетах, чего они сейчас, в отличие от ареста имущества частных лиц и компаний, не имеют права делать. Проблема с неисполнением судебных решений, думаю, сразу бы и решилась, но я не слышал о таких инициативах.

В Италии, которая до недавнего времени была чемпионом в Страсбурге по количеству жалоб на судебную волокиту, собрались и приняли «закон Пинто», который наделил высший кассационный суд страны правом присуждать за судебную волокиту компенсации, аналогичные страсбургским,— там это пошло, а в Европейском суде число таких жалоб из Италии сразу упало в три раза. Можно было бы и в России о чем-нибудь таком подумать. Надо что-то менять в самой системе, в принципах, подходить к правам человека в России в хорошем смысле по-государственному, а не дуться на Страсбург.

— А может быть, российское государство вообще считает, что Страсбургский суд его уже достал и ему дешевле выйти из Совета Европы?.. Не отвечайте, это шутка. А если кроме шуток, есть же вам не только за что краснеть, но, наверное, и чем гордиться за Россию?

— Можно гордиться тем, как заметно выросло качество судебных решений, которые к нам поступают из российских судов. Когда я здесь начинал семь лет назад, их приходилось еще часто разбирать в рукописных каракулях, ошибки там были, а сейчас судьи, которые избраны от других стран, мне даже завидуют: как у вас все красиво и грамотно, качество и внятность юридической аргументации высокие. Это здесь подтвердят судьи, которые говорят по-русски. Российские юристы, которых в аппарат Европейского суда набирают по конкурсу, и их тут много из Саратова, Белгорода, Краснодара, Нижнего Новгорода, Екатеринбурга, Иркутска, а не только из Москвы и Петербурга, тоже ценятся высоко. Да и вообще мы вправе гордиться своим народом.

Чемпионом Европейского суда в свои 98 лет стала одна наша бабушка, Матрена Федоровна Полупанова из Нововоронежа, которая выиграла дело о невыплаченной за четыре года пенсии. Коллеги спрашивают: слушай, а как же она эти четыре года жила-то? А я им: «Есть женщины в русских селеньях»… Но больше всего горжусь, как это ни пафосно звучит, неистребимым чувством справедливости россиян, их способностью достойно защищать свои права в европейской инстанции. И пусть кто-нибудь скажет, что защищать справедливость и человеческое достоинство непатриотично.

*14-й протокол предлагает увеличить срок полномочий судей с 6 до 9 лет без права переизбрания, предоставить право рассмотрения дел Судом в составе единоличного судьи, комитетов из трех судей, Палат из 7 судей и Большой палаты из 17 судей. Предоставляет право единоличному судье объявлять жалобу неприемлемой, если такое решение может быть принято без дополнительного изучения жалобы, при этом принятое решение будет окончательным.
Госдума нашла в протоколе «крайне высокую степень влияния субъективного фактора» и объявила, что не будет голосовать за документ, «который нарушает права человека».


Справка Новой

С момента ратификации Россией в 1998 году Европейской конвенции о правах человека с жалобами в Страсбург обратились около 50 тысяч россиян: в 2001 году — 2490, в 2002-м — 4716, в 2003-м — 6602, в 2004-м — 7855, в 2005-м — 10 009. В 2006 году в Страсбург поступило около 19 000 жалоб из России.

Каждый четвертый рассматриваемый Европейским судом иск — российский.

Примерно 90% исков, принятых к рассмотрению в Страсбурге, признаются Европейским судом нарушением прав человека.

Правительству России пришлось выплатить своим гражданам в 2002 году 353 тысячи рублей компенсаций, в 2004 году — 21 млн 400 тысяч рублей, в 2006 году — 110 млн рублей.
В российском бюджете-2007 предусмотрена сумма компенсации по решениям Европейского суда — более 110 млн рублей.
В проекте закона о федеральном бюджете на 2008 год и на период до 2010 года предусмотрены ежегодные компенсации на сумму около 114 млн рублей.

Ежегодный взнос России в бюджет Совета Европы — около 27 миллионов евро (один из пяти крупнейших).


Европейский суд, приняв положительное для вас решение по иску, может сделать три вещи. Во-первых, может обязать государство выплатить компенсацию за причиненный вам вред. Практика показывает, что размер компенсации зависит от категории нарушенного права гражданина, но обычно не превышает 3–5 тысяч евро. С этими выплатами проблем обычно не бывает: Россия в установленный срок и в полном объеме выплачивает компенсации людям, выигравшим в Страсбурге. Для того в федеральном бюджете существует специальная строка. Правда, эти деньги отнесены не на счет Министерства финансов или Министерства юстиции, что было бы логично, а почему-то Управления делами президента, но и оно справляется с этой задачей.

Во-вторых, Страсбург потребует от России восстановления нарушенных прав гражданина (в том числе имущественных) и наказания виновных. Это сделать гораздо сложнее. Российские чиновники прочно сидят на своих местах, а на причитающиеся гражданам выплаты, право на которые подтверждено в Страсбурге, у местных властей средств, как правило, нет. И придется еще немало побегать по инстанциям, чтобы их добиться. А то и писать новую жалобу в Европейский суд.

И, в-третьих, Европейский суд может обязать государство устранить причину, вызвавшую нарушение ваших прав (что, собственно, главная цель, декларируемая Страсбургом). А вот это почти невозможно: государству проще заплатить, чем реформировать, например, правоохранительный аппарат или пенсионную систему.

комментировать

добавление комментария
Пожалуйста, оставляйте комментарии только по теме.
имя:
e-mail
ссылка
тема:
комментарий:
Код:*
	я хочу получать сообщения по е-почте, если комментарии будут поступать еще

Powered by AkoComment Tweaked Special Edition v.1.4.6
AkoComment © Copyright 2004 by Arthur Konze — www.mamboportal.com
All right reserved