О том, что мой сын, Карпов Александр Сергеевич, находится среди заложников, мы узнали только 24.10.2002 г. Саша проживал отдельно от нас со своей семьей, но, по сложившейся традиции, каждый вечер всегда звонил нам. 23.10.2002 г. такого звонка не было. Из сообщений по каналам телевидения мы, конечно, знали о том, что Театральный Центр на Дубровке, где проходил мюзикл «Норд-Ост», захвачен террористами.

Я знала о том, что Саша хотел посмотреть этот мюзикл, т. к. будучи бардом, хорошо знал его авторов. Сам он только что сдал свою почти годичную работу – перевод и русскую версию мюзикла «Чикаго», и ему было весьма интересно сравнить свой труд с детищем Васильева и Иващенко.

Я сразу же подумала, что Саша находится в зале, захваченном террористами. Скорее всего, сыграл материнский инстинкт, но, продолжая надеяться на лучшее, вся наша семья весь вечер обзванивала всех Сашиных друзей, пытаясь выяснить: не знает ли кто из них, где Саша.

Никто не знал, но как выяснилось потом, меня никто не хотел волновать. То, что Саша на мюзикле, знали многие: барды собирались в этот вечер организовать поход на мюзикл «Норд-Ост» большой компанией, но в этот день билетов в кассе не было, и Саша взял последние два: для себя и своей жены.

Примерно в 05.30. утра на следующее утро у нас зазвонил телефон. Это был Саша. К телефону подошел мой сын Николай. Саша говорил спокойно, но, все-таки, волнение чувствовалось в его голосе. Он говорил только об одном: обзвоните всех знакомых и друзей и попросите их выйти на митинг с плакатами: «Остановите войну в Чечне!». Саша пояснил, что, если такие плакаты будут показаны телевизионщикам, и потом этот сюжет будет показан по теле каналам, то это сможет помочь всем заложникам, т. к. террористы поймут, что народ вне театра тоже поддерживает их требования об остановке войны в Чечне. Это было последним желанием, последней просьбой моего сына…Это были его последние слова, которые услышал Николай по телефону…

Мы все сразу же выехали на Дубровку, постоянно звоня по мобильным телефонам всем друзьям и знакомым Саши.

На Дубровке мы были где-то в 06.20. утра.

Весь микрорайон был оцеплен сотрудниками милиции и ОМОНа. Мы объяснили, что в зале находится мой сын и его жена. Нас впустили за оцепление и сказали, что для всех родных и близких открыто ПТУ по адресу: ул. Мельникова, д. 2, и, что там постоянно информируют всех родных и близких о событиях в захваченном зале. Мы вошли в здание ПТУ. Изначально, всем кто приходил в это здание, предлагалось внести в списки имена и фамилии тех, кого ты ищешь среди захваченных зрителей. У списков мы увидели Сашиных друзей, которые уже внесли в списки Сашу с женой. Помимо Саши и его жены, ребята внесли в списки фамилии еще девяти человек. Это были их знакомые, ребята из оркестра мюзикла «Норд-Ост». В дальнейшем из одиннадцати человек, которых непосредственно искали и ждали мы, только трое оказались в живых. Все остальные погибли…

В спортивном зале ПТУ было огромное количество родственников и друзей заложников. Практически не было свободных мест, чтобы все смогли сидеть. Многим просто приходилось стоять или сидеть на корточках.

В зале были установлены телевизоры, на экранах которых постоянно транслировали новости. Справа у окна стоял целый ряд столов, на которых были установлены телефоны для того, чтобы у родственников заложников была возможность звонить при необходимости. Вскоре, как мы поняли, все телефоны были на прослушке, так же как и мобильные, на которых появился необычный значок. В специально отведенном месте стоял микрофон. Как мы узнали, в зале уже работал штаб. Среди штабистов особенно часто появлялся Олег Бочаров, депутат Московской Городской Думы. Он постоянно подходил к микрофону и пытался успокоить присутствующих в зале, говоря, что штаб по освобождению заложников работает, что все меры предприняты, что все будет хорошо и, что всех скоро освободят.

В зале было относительно спокойно. Особой паники не было. Хотя многим это спокойствие давалось с трудом. Повсюду в зале работали дежурные врачи, которые постоянно предлагали свою помощь и раздавали успокоительные средства. Для более серьезных случаев, в соседнем помещении дежурили врачи скорой помощи. Мне самой неоднократно приходилось обращаться к их помощи, т. к. из-за волнения и своего состояния здоровья я неоднократно теряла сознание. Наконец, мы со своей семьей и группой поддержки из бардов Москвы и просто Сашиных друзей, сумели расположиться не далеко от дежурившей бригады врачей, где провели все оставшееся до штурма время.

Постоянно кто-то приезжал из Московской Городской Думы, Московского Правительства, из Государственной Думы. Все говорили нам теплые слова поддержки и просили соблюдать спокойствие, выдержку и ждать…

Хотя, жизнь меня неоднократно учила ни на кого не надеяться, я, не буду скрывать, очень надеялась, что нашим детям, нашим родным, оказавшимся в заложниках, всем, кто попал в такую переделку,— конечно, помогут, не оставят в беде! С каким вниманием мы смотрели все телевизионные сюжеты и слушали пламенные речи, приезжавших к нам государственных чиновников! Как ждали от них реальной помощи! Ведь, к середине дня 24 октября мы все уже четко знали, что в зале находятся более тысячи человек! Знали мы и о том, что среди заложников есть дети и беременные женщины! Мы все не допускали даже мысли о плохом исходе: такое количество заложников в зале государство не оставит без помощи и поддержки. Об этом думали все и, как могли, поддерживали и успокаивали друг друга.

Для всех, кто находился в ПТУ, делалось все возможное: постоянно привозили и раздавали напитки, шоколад, печенье, сигареты. Устраивали горячее питание. Один этаж был приспособлен для того, чтобы люди могли даже полежать и немного поспать. Постоянно работали психологи и врачи.

Что меня поражало с первых минут, это то, что в зале, помимо врачей, находилась очень большая группа сейнтологов, одетых в желтую форму. Вскоре мы поняли, что это работает какая-то секта. Я удивлялась: почему никто из штаба, который работал с нами, с родственниками, не выводит их из зала и смотрит на них сквозь пальцы?! Эти сектанты не помогали родственникам заложников. Они, наоборот, делали все возможное, чтобы навредить: не подпускали квалифицированных врачей к людям, которым, действительно, было плохо! Они читали свои проповеди и пытались приводить в сознание людей, кто падал в обмороки, молитвами и пассами рук. Постоянно возникали драки с этими людьми. С ними постоянно вступали в конфликты и сами медики, и присутствующие родственники. Мои сыновья и друзья моего сына, находящиеся постоянно с нами, тоже неоднократно ввязывались в эти потасовки, когда врачи просили помочь им подойти к людям, которым срочно нужна была их помощь. Так на моих глазах у одной из женщин врачи поставили диагноз – инфаркт. Сейнтологи не подпускали группу врачей скорой помощи, чтобы эвакуировать эту женщину. Они говорили, что им дана сила сверху и, что только они могут спасти ее. Ребята с трудом отбили женщину от сектантов, и ее увезли. Дальнейшая судьба этой женщины мне не известна. Штаб никак не реагировал на подобные инциденты.

Примерно в 14.00 инициаторы среди родственников организовали что-то вроде самостоятельного штаба. Были составлены официальные списки из числа добровольцев, всего 45 человек, которые были готовы сдать свои паспорта, и лидеры этой группы обратились к О. Бочарову с просьбой об организации предоставления автобуса и выезда на Красную площадь к стенам Кремля, где бы эта делегация, от имени всех нас, смогла бы под телевизионными камерами постоять минут десять с плакатами: «Остановим войну в Чечне!» Как мы узнали в последствии, телефонные звонки, примерно в одно и то же время – в 05.30 – 06.00 утра 24.10.2002г., прозвучали во многих семьях с той же самой просьбой: показать по телевизионным каналам такие плакаты, чтобы выполнить требование террористов. Никто не собирался устраивать каких бы то ни было провокационных действий на Красной площади. Цель этой поездке была только одна: сделать хоть что-нибудь для спасения заложников.

Заявление от родственников штаб, в котором был и О. Бочаров, принял. Бочаров сказал, что надо немного подождать, пока он получит официальное разрешение на поездку на Красную площадь у военного штаба и Президента. Сначала нас просили подождать час…Потом два… Потом три…

Потом по залу пронеслось волнение, и все поняли, что нас обманывают и просто тянут время. Ждать народ больше не хотел и не мог. Все сказали, что, если сейчас же не будет предоставлен автобус, мы сами поедем на Красную площадь. В итоге автобус все же был предоставлен, но времени для этого было упущено достаточно.

Примерно, в 18.00 – 19.00, было принято решение всем нам выйти на такой же импровизированный митинг у стен Театрального Центра на Дубровке, где были заложники и террористы. Нам не советовали это делать представители штаба, который работал в ПТУ, но у людей терпение уже кончалось. Вооружившись тюбиками губной помады, ручками, фломастерами,— у кого, что было,— все принялись писать плакаты. Мы все тут же вышли на улицу за ограждение. Нас предупреждали, что обратно в зал ПТУ нас могут не пустить и, что нам придется ночь провести на улице. Погода была ужасная: шел мокрый снег и дождь одновременно. Но никого это предупреждение не удержало в здании ПТУ. Все вышли на пересечение улицы Дубровки. Народу было очень много. Не меньше было и сотрудников милиции, и людей в штатском с рациями. Все родственники заложников несли плакаты с требованиями остановить войну в Чечне и освободить заложников. Своей численностью и организованностью выделялись две группы: группа, возглавляемая Александром Цекало, поддерживающая, прежде всего, труппу артистов, захваченных террористами, и группа московских бардов, поддерживающая Александра Карпова и его жену и, естественно, всех заложников в целом.

С места, где мы стояли, было видно, что вдоль всей улицы Дубровки стоят многочисленная вереница пустых автобусов. Для чего здесь скопилось столько автобусов, в то время мы еще не знали. Спустя некоторое время, Александр Цекало открыл один из автобусов и провел в него представителей своей группы поддержки. Проведя краткое совещание, артисты вышли из автобуса, смастерили какое-то возвышение с плакатом мюзикла «Норд-Ост» и начали петь песни из мюзикла. В числе этой группы было много детей-подростков. Как узнали мы потом, это были артисты второй труппы мюзикла, которые в день захвата не были задействованы в спектакле. С подмостков периодически звучали речи артистов в поддержку заложников.

Группа бардов также пришла на митинг с огромным количеством отпечатанных плакатов в поддержку заложников и, в частности, своего товарища, моего сына, Александра Карпова. У многих бардов были с собой совсем маленькие дети, которых не с кем было оставить дома. Никто в те часы не думал об опасности возможности взрыва Театрального Центра и возможности наличия мин- растяжек.

За нами постоянно следовали люди в штатском, сообщая по рациям, буквально каждый шаг нашего передвижения. Но вели себя с нами тактично, не провоцируя на скандалы. Было огромное количество представителей СМИ. Все участники митинга были довольны, что смогли выполнить просьбы заложников. Уже где-то, примерно в 23.00, все вернулись в здание ПТУ, куда нас все же пустили. В зале народу прибавилось значительно. Стало совсем тесно. Периодически выходили на улицу, подышать воздухом. Так прошла ночь.

Измученные волнениями за судьбы заложников, промокшие под дождем на митинге, мы ждали и надеялись на помощь властей.

Примерно в 22.30 мы услышали информацию о том, что на Васильевском спуске продолжается митинг в поддержку заложников. Многие сразу же уехали туда. Сил ехать на этот митинг у меня уже не было. Как проходил этот митинг я не знаю. Но, конечно, мы все были благодарны москвичам, собравшимся поддержать наших родных и близких.

25.10.2002г. было все то же самое. Мы следили за каждой сводкой, предоставляемой нам штабом. Мы знали о парламентерах, которые пытались вести переговоры с террористами. Мы знали о том, что были отпущены дети до 12 лет. Плакали, радовались вместе с их родителями и ждали…

Примерно около 10.00 утра, к микрофону подошел кто-то из штаба, который работал в ПТУ, и нам объявили, что все должны срочно покинуть помещение спортивного зала, в котором необходимо провести проветривание и уборку. Через полчаса, как нам сказали, мы могли вернуться на свои места. Народ начал выходить из ПТУ. Я очень плохо себя чувствовала, и мы решили, что просто выйдем из зала и постоим за дверью. Когда мы встали у дверей в спортивный зал в холле, мы увидели, что к дверям сразу же был выставлен милицейский пост. Даже заглядывать в зал нам строго запрещали. Прошло больше часа, прежде чем мы смогли вновь войти в спортивный зал. Кто-то из родственников заложников видел, как в зал с противоположной стороны входили люди в спец формах с собаками. В итоге все поняли, что под предлогом проведения санитарной обработки, зал проверяли на наличие взрывного устройства.

К нам в спортивный зал к микрофону привели молодую женщину, одетую в белый медицинский халат. Нам объяснили, что это освободившаяся заложница, которую отпустили террористы, т. к. она была беременная. Она сказала, что атмосфера в зале заложников очень тяжелая, но что все держатся и ведут себя относительно спокойно.

Потом в очередной раз к нам приезжал Юрий Лужков. Затем Валентина Матвиенко. Вновь звучали успокоительные слова… Паники не было… Мы молча ждали освобождения заложников.

Затем нам сообщили, что в театре находится доктор Рошаль, который осматривает заложников, раздает необходимые медикаменты. По поступившей информации от доктора Рашаля мы узнали, что в зале есть больные, среди которых есть и ребенок.

Зал начал волноваться ближе к вечеру, когда нам объявили, что, если не будут выполнены до 06.00.утра 26.10.2002г. требования террористов, то террористы начнут расстрел заложников. Далее нас вновь начали успокаивать, говоря, что для переговоров завтра приедет генерал Казанцев. Террористы согласились переговорить с генералом и после этого должны начать отпускать заложников. Вновь появилась надежда.

Но надежда очень скоро у всех угасла, т. к. по залу поползли слухи, что к зданию Театрального Центра подтягивают тяжелую технику и машины скорой помощи. Все поняли, что будет штурм, который явно мог спровоцировать террористов на подрыв здания. Народ повалил на улицу. Медики, сидевшие рядом с моей семьей, начали готовиться к оказанию помощи заложникам. Мы подружились за это время с ними, и они уже, не скрывая от нас, говорили, что объявлена команда готовиться к штурму.

Народ вел себя по-разному… Кто-то плакал. Кто-то кричал в голос. Кто-то раздавал шоколадки мальчикам-солдатам, стоявшим в оцеплении нашего здания. Это были, совсем дети, и нам становилось страшно, что кто-то из них при этом штурме, выполняя свой долг, может погибнуть…Но, все-таки, большая часть, все еще надеялась на здравомыслие властей и не применение штурма. Все еще надеялись, что с намеченными утренними переговорами с генералом Казанцевым нас не обманули…

Примерно в 05.30. утра 26.10.2002г. мы все ясно услышали несколько взрывов. Взрывы прозвучали совсем с небольшими промежутками друг от друга. Ждать больше было нечего: штурм начался. Нас никого не выпускали на улицу, а те, кто прорывался, назад практически, не возвращался никто. Врачи, теперь уже наши хорошие знакомые, побежали на выход с медицинскими сумками. Мы поблагодарили их за помощь нам и нашим родственникам-заложникам и попрощались. Примерно через 40 минут к нам в зал вбежали Валентина Матвиенко, Олег Бочаров и многие другие штабисты. Все они были крайне возбуждены и веселы. Они встали у микрофона. Зал замер. И тут прозвучали слова сладкой лжи: «Штурм прошел блестяще! Террористы убиты все! Жертв среди заложников – нет!» Зал зааплодировал, закричал от радости. Все благодарили власти, гос чиновников за спасенные жизни родных и близких…Благодарили Господа Бога. В этот же момент в зал буквально вбежала целая свита священнослужителей. Как будто бы они заранее знали о точном времени своего прихода в зал по сценарию. Тут же началась служба. Зал упал на колени. Плакали от счастья все…

Мы не знали, где нам встречать своих родственников: бежать ли на улицу или их всех приведут сюда, либо нас проведут к зданию театра. Посыпались многочисленные вопросы к штабу.

В это мгновение мы с удивлением увидели «свою» группу врачей, которые пробирались на прежнее место. Их лица, не смотря на всеобщее ликование, были далеко не радостными.

Я кинулась к ним. «Татьяна, там похоже весь зал мертвых! Они все сидят в зале, как трупы! Нас выгнали. Сказали, чтобы мы вернулись на свои места потому, что скоро помощь потребуется всем вам…»

Не верить им я не могла. Мы не стали пугать этим страшным известием других. Все еще не расходились. Ждали команды: куда идти, чтобы встретить своих.

Через минут 40 к микрофону подошел кто-то из штаба и сказал, что потери есть, но совсем малые: погибло два человека. Сказали, что всех пострадавших отвезли в стационары. В какие именно – сообщат по спискам чуть позже. Сказали, что сейчас здесь уже сидеть и ждать нечего. Что мы должны, как можно быстрее, ехать домой, где уже многих ждут освобожденные заложники. Потом к зданию стали подъезжать автобусы, и нам предлагали отвезти нас в центральные больницы, куда могут быть доставлены бывшие заложники. Многие решили ехать, думая, что, если они не обнаружат там своих родных, их привезут назад или отвезут в другие больницы. Народ ошибался. Цель у штаба была лишь одна: избавиться от разгневанных, убитых горем и уже тяжелым предчувствием людей, как можно быстрее. Всех, кого отвезли в больницы, выгрузили там, и народ оказался перед цепочкой нового оцепления, которое не хотело замечать этих людей, не отвечая на их вопросы, не давая никаких справок.

Я, как и многие другие, решили раньше времени не паниковать: должен же штаб позаботиться о нас до конца и проинформировать, куда именно отвезли заложников?! Списки периодически, действительно, появлялись. Но скоро все поняли, что они абсолютно не отвечают действительности. Иногда можно было найти одну и ту же фамилию в разных больницах. Никто никаких пояснений не давал. После штурма нам уже явно грубили и разговаривали в резкой форме: мы им все очень уже надоели за все это время, да, кроме того, еще теперь становилось все больше и больше людей, желающих узнать, наконец, правду о «блестящем» штурме.

В зале стали пересказывать рассказы очевидцев, которые описывали, как заложников и полуживых, и явно похожих на трупы, как дрова грузили кучами на пол в автобусы и везли не понятно куда. Как никто не видел каких-либо распорядителей операции по спасению заложников. Как водители погруженных автобусов с ужасом спрашивали друг у друга, кто какие адреса больниц помнит, и везли туда, куда считали нужным и возможным для себя отвезти страшный груз.

В зале ПТУ уже явно начиналась паника. Мы все еще находились в зале и ждали информации. В списках спасенных, фамилии своего сына и его жены мы так и не нашли. «Черных» списков с именами погибших так и не появилось.

Мы подошли к членам штаба, которые все еще были в зале. Я обратилась к женщине, которая стояла в центре штабистов. Так как я была уже в полу обморочном состоянии и поэтому сейчас не могу с точностью сказать, кто это был. В моем представлении это была Валентина Матвиенко. Но, может быть, я грешу и обвиняю ни в чем не повинного человека… Но только слова этой женщины я не могу забыть и простить до сих пор… Со мной подошли к ней несколько убитых горем людей, и, когда я задала ей только один вопрос: «Вы же нас проинформируете… Что делать нам, тем, кто не нашел фамилий свои родных ни в одном списке?!» Ответ был такой: «Женщина, езжайте домой! Не мешайте нам! Разве вы не видите: у нас сегодня праздник! И мы говорим только о живых! Мертвыми мы сегодня не занимаемся! Сидите дома дня три-четыре. Ждите! Может, объявится! А потом уже можете ехать в морги!» При этих словах она еще и засмеялась!

В 17.00 нас всех просто выгнали из ПТУ.

Мы уехали домой. Всю ночь мы пытались обзванивать все больницы. Справок никто никаких не давал. Под утро нам позвонили из Казани Сашины друзья и сказали, что им все-таки удалось узнать по телефону, что Сашина жена жива и находится в 13-ой городской больнице г. Москвы. О Саше ничего так и не было известно.

К 10.00 утра 27.10.2002г. мы подъехали к воротам 13-ой городской больницы. Там уже была большая толпа людей, пытающихся узнать о нахождении в этой больнице своих родных. Требовали списки. Никакой информации не поступало. Больница была оцеплена милицией. Пройти за ворота больницы не представляло возможности. Потом кто-то из охраны объяснил нам, что многие еще не приходили в себя и не могут назвать своих фамилий. Мы все стали предлагать предоставить администрации больницы фотографии людей, с целью установить личность людей. Фотографии у нас не взяли и объяснили, что никто этим заниматься не будет! Только потом, спустя несколько месяцев, до нас постепенно стало доходить, что Правительству было выгодно тянуть время и, как можно дольше, не оглашать списки погибших при штурме и не называть истинного числа потерь, дабы не испортить факта «блестяще» проведенной операции по спасению заложников! Но в тот день, народ возмущался и негодовал, что так можно поступать с людьми. Мы решили добиться какой-либо информации от штаба, в который входил Олег Бочаров, и все решили вернуться в здание ПТУ.

Приехав в ПТУ, мы узнали, что по телевизионным каналам стали сообщать о числе погибших на Дубровке. Сначала это было 42 человека. Буквально через 30 минут стало известно о 67 погибших. Потом о 84…

Стали появляться «обновленные» списки. Но в них, по-прежнему, была полная неразбериха. Народ негодовал. Затем появились и «черные» списки с именами погибших и адресами моргов.

Многие семьи, как и мы, не находили в списках имена своих пропавших родных.

Поиски родных у многих продолжались несколько суток. Никакой информации нам никто не давал. Правда, нам дали телефоны, по которым мы могли наводить справки, но телефоны эти просто не отвечали ни на один звонок. Так Москва сделала все для нас, для тех, у кого в те жуткие дни практически терялся смысл собственной жизни.

Жену Саши мы нашли в 13-ой городской больнице 27.10. 2002г. Она осталась жива.

Труп Саши мы нашли в морге № 10 при Боткинской больницы днем, 27.10.2002г. Мы нашли его «так быстро» только потому, что в поисках были задействованы более ста человек. Без их помощи наши поиски были бы не реальны в такие сроки.

И еще мне хочется вспомнить об одном эпизоде.

Мой младший сын Иван видел, как в фойе у входа в здание ПТУ, сотрудниками милиции был задержан мужчина, у которого в руках была карта микрорайона Дубровки и фонарик. Он явно собирался проникнуть в театр, где террористы удерживали заложников. С криками: «Вот он! Держи его!» мужчину схватили и увели, видимо в военный штаб, который располагался в помещении Госпиталя Ветеранов Войны. Иван не может утверждать точно, но ему кажется, что это был Геннадий Влах, фотографию которого он видел в последствии. Через несколько часов после задержания этого мужчины на глазах моего сына, действительно, в театре появился Геннадий Влах, якобы пришедший туда в поисках своего сына оказавшегося в заложниках. Геннадий Влах был расстрелян террористами.

Сейчас трудно судить: видел ли Иван именно задержание Влаха…Но, если это так, то визит Г. Влаха в театр был заранее хорошо известен и запланирован штабом.

Потом для всех потерпевших, кто потерял своих родных и близких во время трагедии на Дубровке, были новые шоки. Шок, когда нам выдали свидетельства о смерти с диагнозами: «Жертва терроризма». Шок, когда у коренных москвичей, всю свою жизнь проживших в России, стояли прочерки в графе «гражданство» потому, что у трупов при себе не было обнаружено паспортов. Шок, когда сердобольное Правительство Москвы дало распоряжение выдать нам бесплатные гробы, сделанные из оргалита, стенки которых были скреплены степлером; хоронить в таких гробах, не выдерживающих веса тел, было не возможно. Шок, когда нам вручали бесплатные, траурные венки такого качества, что, видимо у Правительства все-таки хватило чувства стыда не прикреплять траурную ленту со словами: «От Правительства Москвы».

Текст написан мною собственноручно.