22 октября 2002 г. примерно в 21.45 я, вместе с женой по улице 1-Дубровская ехали на машине к театральному центру на Дубровке, чтобы забрать нашу дочь из театра, где она участвовала в репетиции предстоящих 9–10 ноября концертов в ГЦКЗ «Россия» «Все мюзиклы мира в гостях у НОРД-ОСТА». Метров за 200 до площади нас остановил сотрудник ДПС и запретил дальнейшее движение.

На наш вопрос о том, что случилось и почему нам нельзя двигаться дальше, он ответил, что не знает, но там стреляют. Где стреляют и кто, он не знал. Пока он отвлекся на других водителей, мы смогли проехать дальше, припарковались (т. е. просто бросили машину у площади) и почти бегом направились к центральному входу ДК. Света перед входом и в фойе ДК не было.

Нас остановили неизвестные люди в гражданской форме, спросили кто мы, и когда получили ответ, сообщили нам о том, что произошел захват заложников и нам дальше идти нельзя. Мы сказали о том, что у нас там дочь. Нам ответили, что каких-то детей выпустили, и они находятся в машине милиции на у дома №.10 по ул. Мельникова. Нас оттеснили с площади. Оцепления никакого не было. Затем начали появляться сотрудники милиции и, по всей видимости, солдаты срочной службы ВВ, которые стали оцеплять площадь со стороны 1-Дубровской ул. Было ли оцепление на других улицах не знаю.

В машине, на которую указали неизвестные нам люди, действительно находились дети, в возрасте до 10 лет. Сколько конкретно, не знаю, но нашей дочери среди них не было. Наши попытки дозвониться ей по мобильному телефону не привели к успеху. Был полный бардак, никто ничего не знал. В какое-то время появились политики, за которыми по пятам стали ходить корреспонденты, то тут то там вспыхивали лампы видеокамер, начался пиар на горе.

В 22.30 нам позвонила старшая дочь, которая находилась дома и сообщила о том, что ей звонила Кристина, что их захватили в заложники и что все актеры детской труппы находятся на балконе зрительного зала, вместе с педагогами. Где-то около 24.00 мы с женой, и еще одна мама юного актера «Норд-Оста», решили съездить к нам домой, чтобы переодеться в более теплую одежду, так как на нас были легкие куртки и осенняя обувь, ведь мы ехали только встретить свою дочь, а на улице было очень холодно и шел дождь со снегом. В районе улицы Угрешская мне позвонил знакомый и сказал, что радио «Маяк» передало сообщение о том, что из театрального центра отпущено более 100 заложников, в основном дети.

Мы быстро развернулись и через 3–4 минуты снова были у площади. Но сотрудники милиции еще дальше отодвинули оцепление от площади. Нас не пустили, а направили в школу, которая находилась напротив ДК. Сказали о том, что там находится штаб, и ответы на наши вопросы мы можем получить там. Мы вошли в школу. Узнав, кто мы такие, нас сразу повели на допрос к следователям прокуратуры, так как было открыто уголовное дело. Информация об освобождении 100 заложников не соответствовала действительности. Во время захвата, определенной части актеров мюзикла удалось сбежать из ДК. И вот этих сбежавших объявили как освобожденных. А дальше начался полный абсурд. Практически все телеканалы выдали сообщение о том, что все дети освобождены, и в зале детей нет. Эта дезинформация продолжалась до 25 октября, пока перед телекамерами не выступил доктор Леонид Рошаль, который входил в театр. Он сказал, что в зале много детей, среди них есть больные (температура, кашель), и он оставил им лекарства. Жена подходила к доктору с фотографией нашей Кристины, и Леонид Рошаль подтвердил, что наша дочь в зале, и у нее небольшая температура. Моей жене он сказал, что где-то в 02.00–03.00 26 октября 2006 г. он снова должен будет идти в зал (договоренность об этом была) и обязательно заберет Кристину. Но как потом выяснилось, в зал его спецслужбы больше не пустили, а за полтора часа до начала штурма он уехал домой, чтобы переодеться.

В школе мы пробыли до 12.00 24 октября 2002 г., а затем всех нас перевезли на автобусах в ПТУ, где находилась основная часть родственников заложников. Там мы и находились до 7.30 26 октября 2002 г.

24 и 25 октября в ПТУ в разное время приходили различные представители власти г. Москвы, депутаты Госдумы и Правительства РФ. (Лужков Ю. М., Бочаров О., Швецова Л. И., Кобзон И. Д. и другие). Все они говорили о сложности ситуации о том, что власть делает все, чтобы бескровно освободить заложников, и о том, что штурм не планируется. Но это было ложью, во имя спасения имиджа государства, а скорее всего президента и его личных и преданных друзей – руководителей спецслужб.

26 октября около 5.30 минут все услышали взрывы и стрельбу в районе ДК (ПТУ находится от ДК на расстоянии 300 метров). Все родственники заложников выбежали на улицу, в попытке прорваться через оцепление в сторону ДК. Но ворота были закрыты, попытки перелезть через ограду пресекались сотрудниками милиции с помощью резиновых дубинок. В 6.30–6.40 пришли представители штаба и сообщили о том, что штурм прошел успешно, все террористы убиты, а среди заложников пострадавших нет. Была эйфория от достигнутой победы и оттого, что скоро увидим свою дочь.

7.10–7.15 мы стояли на улице возле ПТУ и увидели проезжавшие от здания ДК автобусы, в которых на сидениях находилось небольшое количество людей, многие без верхней одежды, с запрокинутыми назад головами. Несмотря на плохое освещение, мы обратили внимание на неестественный цвет кожи их лиц. Подумалось, почему их так мало и почему они такие синюшные. Это уже по прошествии определенного времени мы узнали, что спецслужбы применили газ, и заложники находились навалом на полу автобусов.

На вопрос о том, где находятся заложники и каково их состояние, родственникам заложников первоначально сказали, что вся информация будет приходить в ПТУ. Но буквально через 10–15 минут нам сказали, чтобы мы уезжали и ждали сообщений дома, так как всю информацию будут сообщать только на домашние телефоны. Мы сели в машину и поехали по детским больницам. В больнице им. Филатова мы нашли сына той женщины (ее зовут Людмила), которая все это время находилась с нами. Ее сын находился в реанимации. Мы поехали дальше. Приехали в 13-ю больницу. Там у в хода была огромная толпа родственников заложников, информации никакой. Мы поехали домой.

Где-то около 12.30 минут нам позвонила подруга жены и сообщила, что она, возможно, нашла Кристину и сообщила телефон ДГКБ им. Святого Владимира (район Сокольники). Жена позвонила в больницу, ее попросили описать Кристину, а когда она это сделала, ей сказали, что такая девочка есть. Ее состояние они отказались сообщить, сославшись на то, что они не врачи. Мы взяли соки еще что-то и поехали в больницу. На проходной встретили Лану Розовскую (маму Саши Розовской, находилась в заложниках вместе с нашей Кристиной, играли одну роль в мюзикле, но в разных составах). Она нам сказала, что Саша во 2 отделении и, по всей видимости, Кристина тоже там. Но нам по телефону сказали идти в 10 отделение. По схеме мы узнали, что это травматологическое отделение. Пока мы шли к отделению, появилась мысль: «А может, ее ранили?».

При входе нас встретили три молодых человека в гражданской форме одежды, попросили еще раз описать Кристину и после этого сообщили: «…Да у нас есть такая девочка, но она в морге…». Мы отказывались в это поверить и решили идти на опознание. Минут 30–40 ждали какого-то сотрудника больницы, а потом пошли в морг. Нашу дочь вывезли на каталке из холодильной камеры, лицо было накрыто одеялом. Когда я увидел ее брюки и кроссовки, сомнения отпали. Потом открыли лицо. После этого я подписал акт опознания.

А дальше, после ознакомления с комиссионным заключением судебно-медицинской экспертизы в марте 2003 г. начались все наши мытарства по установлению истины гибели Кристины. Я не являюсь непосредственным свидетелем событий, произошедших внутри театрального комплекса. Но при этом все, что происходило в зале с момента захвата заложников и до того времени, когда заложники и вместе с ними террористы почувствовали и визуально увидели газ, мне известно из рассказов бывших заложников, выживших после газовой атаки, при этом потерявших родных и близких. Мне достоверно известно, что до применения спецслужбами газа моя дочь была жива. Более того, когда заложники почувствовали и увидели неизвестный газ, Кристина предпринимала все возможные попытки для спасения от газа не только себя, но и других детей-заложников (рвала реквизиторскую юбку на тряпки, мочила их водой, передавала детям, а потом смочила водой свою тряпку и приложила ее к лицу).

А вот дальнейшие события, которые имели место в отношении моей дочери в процессе проведения «успешной» операции по освобождению заложников, для меня и моей семьи так и остаются тайной. Отсутствие в материалах уголовного дела документов, которые могли бы прояснить волнующие меня и мою семью вопросы, оставляют за мной право считать действия медицинских работников, участвовавших в оказании моей дочери медицинской помощи (как в театральном центре, так и в ДГКБ св. Владимира) по крайней мере халатностью (что тоже является преступлением), а бездействие должностных лиц прокуратуры в вопросах установления ИСТИНЫ, укрывательством этого преступления.

Все мои неоднократные обращения к следственным органам (в том числе и к тем, кто осуществляет надзор за ходом расследования), а позже к суду, направленные на установление истинных событий и причин, приведших к гибели моей дочери, натыкались на равнодушие с их стороны. Следствие отказало мне в проведение дополнительного расследования по выявлению фактических обстоятельств гибели моей дочери (время, место, кто констатировал наступление смерти, оказывалась ли медицинская помощь и т. п.). Мне отказано в проведении дополнительной документарной судебно-медицинской экспертизы для установления причинно-следственной связи между смертью моей дочери и применением спецслужбами «неидентифицированного химического вещества (веществ) (так записано в Комиссионном заключении судебно-медицинской экспертизы, хотя власть, в лице начальника ФСБ по г. Москве и Московской области, сообщает о применении против террористов и заложников «спецрецептуры на основе производных фентанила»). Суд первой и второй инстанций отказал мне в ознакомлении с постановлениями следствия по прекращению уголовных дел в отношении сотрудников спецслужб и медицинских работников, сославшись на наличие каких–то тайн в данных постановлениях, а вот когда закончится предварительное следствие, тогда я буду иметь право на ознакомление со всеми материалами. Мое заявление в судебном заседании о назначении дополнительного расследования по действиям медицинских работников в отношении оказания медицинской помощи моей дочери Кристине КУРБАТОВОЙ, осталось без удовлетворения. По этому для выяснения жизненно важных для меня и моей семьи вопросов, связанных с гибелью дочери, я и моя жена, Наталья Курбатова вынуждены были проводить собственное расследование.

Мы обратились к заместителю главного врача детской городской клинической больницы Святого Владимира. При нашей беседе присутствовал врач, дежуривший в приемном отделении больницы в день поступления туда моей дочери, а так же санитар морга данной больницы.

Нам с женой снова пришлось пройти через все эти переживания, вернуться снова в 26 октября 2002 г., ведь в морге этой самой больницы мы производили опознание нашей Кристины, юной актрисы мюзикла «Норд-Ост». Кроме того, нам пришлось пройти через равнодушие и в определенной степени унижения со стороны сотрудников больницы.

Со слов врачей нам стало ясно, что в то время, когда нашего ребенка доставили в больницу, состояние ее здоровья при поступлении никто не устанавливал. Дежурный врач сослался на то, что ему сообщили о поступлении «трупа», и он не стал осматривать девочку. При этом заявил, что «…осматривать труп в его обязанности не входит…И вообще, что вы добиваетесь, что вы ходите, вы хотите сказать, что похоронили не свою дочь…». В чем причина не желания врача удостовериться в том, что девочка действительно мертва, ведь пострадавших из «Норд – Оста» там было всего 8–10 человек, из них трое детей. А если дочь была жива, и ее можно было спасти? Тело Кристины (без осмотра, без констатации факта смерти) направили в морг данной больницы, при этом ключи от морга брал охранник больницы, так как санитара в морге не было. Запись в журнале о поступлении в морг неизвестной девочки санитар морга произвел после 9.00 26.10.2002 г. (По другим имеющимся у нас данным, тело дочери до 9.00 26.10.2002 г. находилось в приемном отделении). А кто установил (фамилия, имя, отчество, должность, время, место), что моя дочь была уже мертвой? Ведь врач больницы ее не осматривал, и по ее же словам неизвестными медицинскими (а может, и не медицинскими) работниками, которые привезли Кристину никаких документов в больницу не передавалось. Нет документов и на Станции скорой и неотложной помощи г. Москвы, куда я обращался с письменным заявлением. В беседе со мной руководитель отдела ОМР МС и Информации Зубов С. А. сообщил мне, что мою дочь в больницу привез кто-то в камуфлированной форме одежды (Фамилия, должность, номер машины – НЕИЗВЕСТНЫ).

Однако, в карте регистрации вызова № 07004 от 26 октября 2002 г., в графе «место смерти» указано, что смерть Кристины КУРБАТОВОЙ наступила в стационаре, а в графе стационар указана «ДКГБ св. Владимира». Так где же ИСТИНА?

Кроме того, при беседе со следователем прокуратуры г. Москвы Кальчуком В. И. им было высказано следующее: «…У меня есть определенная уверенность в том, что вашу дочь привезли в больницу еще живой, но так как врачи не могли ее спасти и для того, чтобы не вешать труп на больницу, они решили все документы, относящиеся к вашей дочери уничтожить».

Разве это не издевательство над родителями, которые потеряли не только дочь, но и в определенной степени смысл дальнейшей ЖИЗНИ? После всего этого мою жену повторно положили на лечение в московскую клинику неврозов. А разве не является издевательством отказ следователя в предоставлении потерпевшим возможности копировать те материалы уголовного дела, к которым они были допущены, в частности все материалы по судебно-медицинским экспертизам? Мне, как и другим пострадавшим, пришлось в течении нескольких дней переписывать этот материал, употребляя изрядное количество успокоительных и сердечных лекарств.

Трагедии могут быть в любом государстве. Никто не застрахован. Главное, как Власть из них выходит. Какие уроки извлекает она из жестокой правды о случившемся, как относится к потерпевшим, которые продолжают свою жизнь рядом с ней, и к памяти погибших?

Кто она – добрая заботливая МАМА или ЗЛАЯ МАЧЕХА?

Текст написан мною собственноручно.