23 октября моя жена Жирова Наталья с нашим 14-летним сыном Жировым Дмитрием пошли на мюзикл «Норд-Ост». Я, Жиров Олег, услышал, как по телевизору передавали первое сообщение о захвате «Норд-Оста». Я тут же оделся и минут через пятнадцать был на Дубровке. Первый звонок от жены на моем мобильном раздался, когда я подходил к парковке около здания на Дубровке. Это было около 22.00 23 октября.

После чего я обратился к Ястржембскому С. В., который был представителем от администрации президента и был главным на Дубровке в эти часы. Тот разрешил мне остаться внутри заграждения, которое начали устанавливать сотрудники милиции и военослужащие, и информировал меня каждые полчаса о том, чего сам не знал. На моих глазах к нему обратился его помощник и спросил, что сказать прессе. Ястржембский ответил: «Скажи, что чеченцы требуют денег». Через полчаса радиостанция «Эхо Москвы», НТВ и другие СМИ передали эту информацию в эфир. Так началась рождаться дезинформация.

Примерно еще через полчаса Ястржембский вышел к прессе и пообещал откровенно им рассказывать о том, что происходит, назначил место встречи во дворе, за границей оцепления.

В ЭТО ВРЕМЯ ОТКЛЮЧИЛИ ВСЮ МОБИЛЬНУЮ СВЯЗЬ У ДУБРОВКИ! По этому поводу всё тот же Ястржембский С. В., злобно шутил с журналистами, которые спрашивали его почему отключили мобильную связь. Он, улыбаясь отвечал: «У вас не работают мобильные телефоны? Странно… у меня работает.» Зачем спецслужбам нужно было отключать мобильные телефоны – не понятно. Чтобы не было связи с захваченным залом? Через два-три часа связь снова появилась и моя жена смогла дозвониться второй раз, сообщив вместе с сыном данные о количестве иностранных заложников, которые я передал иностранным представителям прессы и в голландское посольство.

Все журналисты (кроме представителей телевизионного канала ОРТ, которые, наверное, были проинформированы) пришли на встречу с Ястржембским в назначенное время и место. Но обещанная встреча не состоялась. Интервью журналистам ОРТ Ястржембский давал в другом месте. Журналистов при помощи обмана Ястржембский вывели за оцепление и больше их обратно не пускали. Представителей прессы непосредственно около «Норд-Оста» уже не было, они находились вне зоны видимости здания Дома Культуры.

Уже за полночь приехали генералы, которые с Ястржембским вообще не разговаривали. Ему отводилась, вероятно, другая роль. Роль дезинформатора. Было понятно, что военные и спецназ с самого начала начали готовить то, о чём всем остальным не надо было знать, при этом не стремясь установить контакт с заложниками.

Среди ночи с 23 на 24 октября я понял, что Ястржембский ничего не знает и ничем, кроме дезинформации, не поможет. Я начал искать голландских журналистов и пытался установить контакт с посольством.

В это же время через моего брата, который тогда работал в ФАПСИ, я установил контакт со штабом «Альфы». Они мне посоветовали позвонить Наташе с Димой и попросить их передать Бараеву имя начальника штаба планирования операций «Альфы», заверив меня при этом, что тогда Наташу и Диму не тронут. Я сразу понял, к чему это может привести. Наверное, если бы я это сделал, Наташу и Диму расстреляли бы первыми, чего, вероятно, очень хотелось «Альфе». После этого с «Альфой», Ястржембским и другими представителями власти я уже не связывался.

Вообще 24 октября был ужасный день. Первые переговоры сорваны. Ястржембский продержал иностранных дипломатов в ожидании переговоров в отведённом для этих целей помещении, не позволив им получать информацию от заложников, родственников заложников и террористов, пытавшихся освободить заложников утром 24 октября. В связи с этим, террористы поставили новое условие, что если родственники заложников проведут демонстрацию на Красной площади, то они отпустят детей. Правительство тогда все запретило. Омоновцы прикладами разгоняли бабушек и дедушек, которые держали плакаты со слезами на глазах. У меня тогда появилось какое-то бешенство, злость.

Утром 24 октября рядом со зданием Театрального центра абсолютно случайно я познакомился с Зауром Талхиговым. Между нами завязалась беседа, в ходе которой выяснилось, что Талхигов чеченец и знает Бараева. Он прибыл к зданию на дубровке по призыву чеченской общины в Москве, не имея прописки, денег и т. д., руководствуясь одним желанием: «Оказать помощь в установлении контактов с террористами для освобождения заложников.»

Через некоторое время у нас установился контакт и я обсуждал с Зауром возможности освобождения моей жены и сына. Я неоднократно просил его: «Заур, пожалуйста, давай что-нибудь придумаем. Я готов в обмен на жену и сына сам сдаться». Заур сказал, что поступил бы так же. В это время к нам подбежала журналистка: «Заур, тебя к телефону. Звонит дежурный ФСБ по штабу». Так его пригласили в штаб. До оцепления я проводил его лично и увидел как кто то вышел из штаба и провёл его внутрь здания.

Талхигов находился в центре внимания. Российские политики: Явлинский, Немцов, Кобзон и т. д. вместе с сотрудниками ФСБ, представителями власти и иностранными журналистами использовали Заура, как посредника в переговорах. Многие думали, что он из ФСБ. Хотя на самом деле он просто смог, по телефону установить контакт с захватчиками заложников.

Я Зауру регулярно звонил, и интересовался положением дел. Но изменений не было.

Ночь с 24 на 25 октября мы с Талхиговым провели вместе. В какой-то момент он мне сказал, что ему надо в интернет-кафе на Манежной. Я поинтересовался, как он поедет без документов. «Мне Патрушев такую бумажку подписал, что ни один мент не арестует,— ответил он. – А поскольку денег нет, пойду пешком». Я ему предложил деньги на такси, а он мне: «У тебя не возьму. А то ты подумаешь, что я помогаю тебе из-за денег». «Дурачок,— говорю я,— ты единственный, кто в этой ситуации что-то может. Я тебя вообще отпускать боюсь». В итоге я его все-таки уговорил взять деньги на такси, и через час он вернулся обратно. Эту бессонную ночь мы провели вместе в разговорах о том, как можно помочь освободить заложников.

Я его опять спрашиваю: «Как можно установить контакт с Бараевым?» Талхигов пристально посмотрел и говорит: «Ты знаешь, Олег, они очень хорошие мусульмане. С заложниками они ничего плохого не сделают. Я думаю, у них другие цели. Но они мне не доверяют. Они думают, что я из ФСБ и на откровенный контакт со мной они не идут».

Тогда у меня родилась идея. Я опять позвонил жене. Попросил подозвать кого-нибудь из боевиков. Сказал, что с ними хочет пообщаться чеченец. Потом мне сын рассказывал, что подошел террорист в маске, взял телефон и о чем-то долго в углу зала говорил на чеченском с Талхиговым. Чеченец даже пытался передать трубку Бараеву, но тот отказался.

Как только мы поговорили, мне тут же на этот же самый телефон перезвонили: «Ой, извините. Я журналист российский, я не туда попал». Я думаю, какой русский журналист будет звонить на мой голландский номер??? Как оказалось позже, в этот момент мой телефон поставили на прослушивание.

Тут снова звонит Наташа. «Олег, нас пересадили в первый ряд. Сказали, что если завтра к 9 утра прийдёт голландский посол с журналистами, то нас отпустят». Обсудив эту новость с голландскими журналистами и политическим советником голландского посольства я снова набрал номер Наташи, но трубку снял чеченец. С тех пор телефон жены находился у чеченцев и Заур мог обсуждать с ними детали освобождения.

Утром 25 снова приехали дипломаты. Ястержембский сказал, что иностранцев будут отпускать всех вместе. Хотя это была не правда, так как Бараев сказал, что каждый сотрудник посольства может забрать только представителей своей страны.

Со стороны власти опять злоупотребляли дезинформацией. Кто то упорно не хотел освобождения иностранных заложников. Когда во второй половине дня, дипломатов отпустили, к Зауру обратились представители украинской власти. Они сказали, что им посоветовали через него договориться с Бараевым об освобождении украинских заложников. В полдень Заур смог договориться об освобождении украинских заложников. А спустя некоторое время, я снова попросил его связаться с Бараевым и обсудить детали освобождения с Бараевым, пообещав при этом Бараеву через мою жену разместить через голландское информационное агентство РУСНЕТ информацию, которую они стремились донести до внешнего мира.

Я набрал номер Наташи и к моему удивлению она сняла трубку. Это был наш последний разговор. Мне казалось, что её и моего сына вот вот отпустят. Я передал трубку Зауру и вот тогда то он что-то и наговорил лишнее. Помню, среди чеченской речи проскальзывали русские слова: ОМОН, снайперы, БТР и так далее. Впрочем, то, что он говорил, видел каждый, кто стоял на Дубровке.

Вскоре после этого разговора его арестовали. Вместе с его арестом прервались все переговоры об освобождении заложников, а ФСБ получили возможность вести переговоры с террористами напрямую.

Через Заура мы два два раза договаривались об освобождении иностранных заложников, приезжали послы. Их отводили в отдельное здание, где они сидели и ждали, а потом Ястржембский сообщал дипломатам, что Бараев якобы не ведёт переговоров. А это абсолютно не соответствовало действительности. Так как в это время Бараев лично просил Заура: «Пусть придёт посол Голландии, и я отпущу голландцев. Придут другие послы – отпущу других».

Кто-то очень не хотел освобождения иностранцев. Поэтому арестовали Заура, прервали переговоры и провели штурм.

В последствии, выступая главным свидетелем обвинения Заура на суде, я рассказал об усилиях Заура. Но по словам прокурора, у ФСБ по иронии судьбы, случайно осталась только одна звукозапись телефонного разговора Заура. И именно та, где он говорил о расположении ОМОНа, БэТэЭров и Спецназа. Все другие телефонные переговоры Заура об освобождении заложников, согласно справке ФСБ были уничтожены. В связи с чем доказать невиновность Заура было невозможно. Его осудили на 7 лет лишения свободы.

Утром 26 октября сына Диму я нашёл быстро, а вот жену Наташу, хоть и поднял половину Москвы, не мог найти никак. Официально погибших иностранцев до 9.00 утра 27 октября не было. И может быть их бы ещё долго не было…. Но ночью с 26 октября на 27 октября, я снова обратился к брату, который работал в ФАПСИ, за помощью. И он с начальником штаба операций «Альфа», его старым студенческим другом начал поиски жены, имея допуск во все закрытые для обычных людей места. Через пару часов он нашёл Наташу среди мёртвых в морге одной из московских больниц.

Злоупотребив своей властью, он договорился с представителями ФСБ в больнице, взял меня, а вместе со мной посла и политического советника из голландского посольства. Мы приехали 27 октября в 8.00 утра в больницу для опознания, но к тому времени в больнице уже Наташи не было, её отвезли в больницу им. Боткина. По дороге в эту больницу, слушая радио, узнали, что опознан первый труп иностранца — Натальи Жировой…. В больнице им. Боткина нас уже ждали представители ФСБ, которые сказали, что если мы хотим быстро и без проблем забрать и похоронить Наташу, то мы не должны задавать лишние вопросы. Я согласился. Согласно протоколу она погибла в зале. Но как выяснилось позже, она умерла в больнице из-за неоказания помощи.

За содействие в поиске моей жены, моего брата после этого из ФАПСИ уволили.

После штурма меня допрашивали два молодых следователя, один из ФСБ, другой из прокуратуры. В протокол они записали только то, что им выгодно. Я им тогда сказал, что не тем они занимаются. Они пытались меня допросить еще раз, но я посоветовался в посольстве и отказался.

До сих пор я не получил официального письма или соболезнования ни от российского правительства, ни от российского посольства. Когда сотрудники голландского предприятия, где работала инженером моя жена, собирались на похороны в Москву, российское посольство также долго не открывало им визы. Они прилетели в последний день. И то после того, как пригрозили привезти к посольству всю голландскую прессу.

Во время моего участия в судебном процессе над Зауром, российское посольство отказывало мне во въездной визе, до тех пор пока по НТВ и в российской и голландской прессе не прошло информации о том, что «главному свидетелю не открывают визы». После чего я получил визу.

Позже я участвовал в других судебных процессах по Норд –Осту. Дважды был вызван судебной повесткой. В последствии суд отказался возместить мои расходы, связанные с приездом в Россию для участия в судебных заседаниях. Это судебное беззаконие является лишним подтверждением того, что происходит с делом Норд-Оста в России.

Текст написан мною собственноручно.