Татьяна Лукашева, мать погибшей в ходе спецоперации по освобождению заложников на Дубровке, просила Московский городской суд признать незаконным отказ прокуратуры в проведении комиссионной экспертизы, которая бы позволила идентифицировать останки похороненного Лукашевой тела женщины. Татьяна Лукашева считает, что вместо своей дочери она похоронила кого-то другого. Жалоба была рассмотрена Московским городским судом 24 марта.

Павел Финогенов, брат погибшего в ходе спецоперации Игоря Финогенова, просил Замоскворецкий суд признать незаконным и необоснованным отказ прокуратуры в возбуждении уголовного дела по фактам: незаконного использования наркотических средств сотрудниками правоохранительных органов при проведении спецоперации; кражи имущества погибшего Игоря Финогенова; халатности должностных лиц, проводящих расследование в связи с захватом заложников во время представления мюзикла «Норд-Ост». Жалоба была рассмотрена Замоскворецким судом 25 марта.

И в той и в другой просьбе заявителям было отказано. С самого начала ни адвокат Лукашевой Станислав Маркелов, ни адвокат Финогенова Каринна Москаленко почти не сомневались в том, что постановления обоих судов будут отрицательными.

«Мы никак не можем добиться проведения повторной экспертизы и опознания тела Марины Пановой,— говорит адвокат матери погибшей Станислав Маркелов.— Нам даже не нужно, чтобы государство финансировало экспертизу. Мы готовы провести ее за собственный счет. Дело в том, что у следствия есть образцы волос и кожи, которые были взяты у погибшей, а у матери есть несколько волосков, которые она срезала, когда Марина была еще маленькая. ДНК волос со временем не меняется, и нам всего лишь нужно, чтобы ДНК образцов, изъятых во время экспертизы, была сличена с ДНК тех волос, которые есть у матери. Но следствие не дает нам этого сделать, потому что считает, что экспертиза может оказать влияние на основное уголовное дело по факту захвата заложников на Дубровке. Что за влияние может оказать экспертиза, ни следователь, ни какой-либо другой сотрудник прокуратуры объяснить не могут: отказы в проведении комиссионной экспертизы ничем не мотивированы».

Вполне понятные, казалось бы, требования потерпевших натыкаются на полное непонимание суда. Из раза в раз суды отказывают заявителям в удовлетворении жалоб на действия прокуратуры.

Попробуем прояснить механизм отказа. 125-я статья Уголовно-процессуального кодекса РФ гласит, что «постановления дознавателя, следователя, прокурора об отказе в возбуждении уголовного дела, о прекращении уголовного дела, а равно иные их решения и действия (бездействие), которые способны причинить ущерб конституционным правам и свободам участников уголовного судопроизводства либо затруднить доступ граждан к правосудию, могут быть обжалованы в суд по месту производства предварительного расследования». Однако представитель прокуратуры Григорова, выступавшая в Мосгорсуде как ответчик по делу Марины Пановой, заявила: «Прокуратура считает, что до окончания следствия суд не вправе указывать следственным органам, какие именно доказательства по делу необходимо приобщать к делу и какие следственные действия производить». Иначе говоря, не ваше дело.

Дело в том, как защита и обвинение с судом трактуют процитированную выше статью УПК. Адвокаты Каринна Москаленко и Станислав Маркелов считают, что раз процессуальные тонкости в этой статье не расписаны до мелочей, то заявитель имеет право обжаловать любое нарушение со стороны прокуратуры, в каком бы контексте оно ни происходило. Мало того, адвокаты убеждены, что коль скоро в законе не закреплена процедура рассмотрения таких жалоб, то суд должен относиться к ним по общему правилу, то есть рассматривать дело по существу, вникая во все доводы обеих сторон. А суд и следствие, наоборот, трактуют эту норму в том смысле, что суд в данном случае не имеет права вмешиваться в ход следствия и давать оценку качеству ведения следствия или отдельным его материалам до тех пор, пока следствие не будет закончено и дело не будет официально передано в суд. И следствию, и судьям так удобнее.

Отсюда и массовые нарушения прав потерпевших. Как, например, в деле Павла Финогенова, которому отказали в возбуждении уголовного дела, но с текстом постановления об отказе, ссылаясь на тайну следствия, потерпевшего не ознакомили. Поэтому Финогенов был вынужден оспаривать сам факт отказа.

Честно говоря, судей даже немножко жалко. Ведь дело даже не в политической ангажированности суда, а в том, что судьи не могут и не хотят понять и принять два важнейших юридических принципа: «все, что не запрещено, разрешено» и «когда нет частного правила, необходимо руководствоваться общим». И от этого непонимания судьи раздражаются и начинают безобразно вести себя во время судебного заседания: прерывать адвокатов, хамить заявителям.

На заседании в Замоскворецком суде выступает Каринна Москаленко. Она долго и терпеливо объясняет, каким образом связаны Конституция России и Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Говорит, что поскольку в России Конвенция является документом прямого действия, то прокуратура своими действиями нарушает в первую очередь статью вторую Конвенции, то есть право на жизнь ее доверителей.

Судья Замоскворецкого суда Карагодина (перебивает): «Я не понимаю, вы вот сейчас чем занимаетесь?»

Москаленко (очень медленно, почти по буквам): «Я выступаю. У нас сейчас прения. Я представляю доводы».

Карагодина: «Кто преет?»

Москаленко: «Мы сейчас в судебном процессе. Я адвокат, я представляю доводы».

Карагодина: «Мы не можем исследовать доказательства по этому делу, поскольку следствие еще идет, 125-я статья не дает судье таких полномочий».

Москаленко: «В 125-й статье это нигде не написано, следовательно, уважаемый суд…»

Карагодина: «Я не суд!»

Москаленко: «Мы уже обсуждали этот вопрос, я могу вас называть и „уважаемый суд“ и „Ваша честь“, но хорошо, „Ваша честь“, так вот… Следовательно, Ваша честь, вы можете действовать в рамках общих процессуальных правил и рассмотреть дело по существу».

Карагодина: «В статье 125 УПК РФ так не написано».

Далее сказка про белого бычка повторяется. Доводов адвоката судья не слышит и слышать не хочет. Характерно, что за время выступления г-жи Москаленко судья перебила адвоката 18 раз. Выступление же представителя прокуратуры не было прервано судьей ни разу.

Примерно та же картина наблюдалась и во время рассмотрения жалобы Татьяны Лукашевой в Московском городском суде.

Судья Никишина адвокату Маркелову: «Вы чего требуете?»

Маркелов: «Проведения комиссионной экспертизы».

Никишина: «Какой именно? Повторной или дополнительной?»

Маркелов: «Мы требуем проведения комиссионной экспертизы».

Этот дурной диалог повторяется несколько раз. После судебного заседания Станислав Маркелов говорит: «Ну не мог я унизить судью Московского городского суда и в судебном заседании начать просветительскую лекцию о том что „комиссионная экспертиза“ может быть как повторной, так и дополнительной и что нам совершенно все равно, как именно ее назовут: моей доверительнице важно узнать, кого она похоронила – свою дочь или постороннего человека».

Невыносимо только осознавать, что в основе правового образования московских судей лежит горе и боль невинных жертв. Да, Каринна Москаленко, которая возглавляет организацию, специализирующуюся на обжаловании действий государства в Европейском суде по правам человека, обязательно обжалует решение суда в Страсбурге. И почти нет сомнения в том, что она добьется признания действий прокуратуры неправомерными. И адвокат Татьяны Лукашевой Станислав Маркелов тоже скорее всего дойдет до Страсбурга и выиграет дело об отказе в экспертизе, поскольку в Страсбурге уже были прецеденты по аналогичным делам. Но пока дела не будут рассмотрены и разрешены, родственники погибших будут страдать.