Памяти Алексея Дмитриевича Гришина Светлая память прекрасному человеку! Мы работали в ГМПС, тогда он был молодым начальником отдела металлов, подающим боль...
Anna Tevilyevna Shifrina is my mother.I do not know how to think about her in the past tense, because it just cannot be that she is nowhere anymore.She is forever.No matter how far back I remember, perhaps age 4, from the very beginning, she is there.She is large, merry, gentle, laughing, beautiful, and strong. She is very strong and very kind.Mom is laughing, baking a pie, comforting me, writing poems with me, brewing coffee, and again, laughing.She sews me a carnival costume out of her evening dress and embroiders it with her “adult” malachite necklace.Once again she is brewing coffee for the neighbors.It is midnight and she is explaining algebra to me; it is the end of the year and she is beginning with the first paragraph of the textbook.She cannot hold back; she gets mad, then she just laughs and sends me to bed and with treacherous calligraphy she writes all the answers in my composition book for perfect scores.She is working, always a lot and very hard.She finishes late in the evening, picks me up, the last child there, kisses me and asks forgiveness, and does not check my grades…She feeds me, and three neighbor kids as well, with a single chicken leg, and with something tasty that makes up most of the meal.Everyone eats at mom’s, even children who as a rule do not eat.
They even eat her porridge, or plain sandwiches, or hot milk with pieces of Borodino bread.Mom does not try to talk you into it, or blackmail you, she just laughs and eats it with gusto.She only eats what is left over after the little troglodytes, the neighbor kids and I, are all done.She watches us kids over her cigarette, watches her dearest niece who came over unexpectedly between classes at the college and a date.Until I am 14 I really believe that my mother prefers the peel and core of an apple, or a burnt cutlet.
Mom smokes an evening cigarette with the neighbor woman, listens to her latest gloomy family confessions, then hugs her and says: “Anka, all men are bastards, and ours are no exception.”They both laugh, have some more coffee, and mom deals the cards, and then, as always, says: “All’s fine, Anka!Don’t worry, girls, the sun will soon be up!”Her favorite saying and at the same time her way of looking at people and things.
Every weekend we go to grandma and grandpa’s place in Novokuznetsky.Grandpa is almost 90, and grandma has been bedridden for many years.They treasure our visits.Mom opens the door with her key, turns on all the lights, kisses grandpa, hugs grandma, and all at once everything comes to life.She feeds us something impossibly tasty (possibly just buckwheat porridge in milk), washes the floors, laughs, then washes and combs a suddenly cheerful and blushing grandma.Deftly, with a joke, she distracts granddad from quizzing me on my school knowledge.She bakes something, sends me to bring some of this to the neighbors, then lies me down to sleep by reading me something about the New World, but falls asleep first.
Here we are at home, with more guests.They come from all over: Volgograd, Petersburg, and Tselinograd.And they are all friends and it is merry.Mom meets them and embraces them.She laughs, feeds them, scolds them for bringing presents, and praises someone’s new hair-do.She works like a factory kitchen.She gives out endless jokes, coffee, and vodka.She comes to sleep with me on the couch, but does not stay long – she wants to talk to the guests and feed them.On the weekend we take them out to theaters and flea markets.They are in heaven and I am jumping with joy from a feeling of freedom and holiday, yes, and mom, it seems, is completely happy…
So life passes.Well, almost so.There are adjustments for my unbearable teen years.But mom’s sense of humor “switches on”.During this time I hear a lot: my dates are “not a line of suitors, but a parade of defectives” and “only fools reach for shiny red things”.Mom, of course, does not plan on meeting my hypothetical first husband!“What’s the point?” she asks.“In three days he’ll find the first apple core in bed and run away!”Most importantly, there is this firm rule: “a girl must spend the night at home!”She has many well-aimed and precise comments, but it is impossible to get mad so we both laugh and together we make up pithy nicknames for each member of my “parade of defectives”.By the way, they all tenderly love her.
We only get into serious arguments very infrequently, but when her strength and sense of humor leave her, she threatens: “That’s it, I’m leaving you and going to Ordzho (her favorite vacation spot, a Crimean village by the sea), I’m going to buy a goat and take it into the mountains, and can just stay here and do whatever you want!”Since this picturesque scenario is repeated periodically, it loses the ability to frighten rather quickly, and only serves to make the listener laugh.This picture is so painfully absurd and fantastic…
A lot later I see that a lot of what I considered absurd and fantastic, and monstrous and unjust and therefore impossible…
Later… Later it is October 23rd, 2002, and the word ‘Nord-Ost’, a word from which I have not yet ceased to shudder.Three terrible days of Hell, pierced by only hope for a miracle.I do not believe and cannot learn what happens later.I believe that just as she had been planning, Mom has left for the Crimea, bought a goat, and went with it into the mountains at Ordzho.Now everything in this picture is in harmony, because I am sitting here in the kitchen with a cup of coffee and a cigarette, laughing, and dealing another hand of cards with another friend, and clearly I hear and repeat those words: “Don’t worry, girls, the sun will soon be up!”
1. Из доклада Светланы Ганнушкиной от 21.06 Written by Лана, on 16-03-2007 16:16 … В результате штурма Театрального центра на Дубровке погибла мать волонтера «Гражданского содействия» Татьяны Шифриной — Анна Тевильевна Шифрина, находившаяся на спектакле в качестве зрителя. Татьяна уже несколько лет преподает русский язык в Центре адаптации и обучения для детей беженцев, действующем в составе Комитета «Гражданское Содействие». Анну Тевильевну хоронили 30 октября. Мать одного из учеников Тани, Аминат Асуева, не смогла попасть на похороны из-за того, что по дороге ее дважды задерживала милиция, хотя Аминат умоляла отпустить ее на похороны.
2. вспоминает Артем Казанович Written by Артем Казанович, on 17-09-2008 06:31 Мы были молоды. Не распрощавшись до конца с подростковым нигилизмом, вчерашние дети, мы не подпускали к себе никого постороннего. Заслужить наше доверие смогли лишь самые достойные, только их мы были готовы пустить в свой мир.
Одним из немногих взрослых друзей, сумевших подобраться к нам на близкое расстояние и приручить, была Анна Тэвильевна. Наверное, это не удивительно, если принять во внимание поразительное сочетание лучших человеческих чувств и качеств, которыми она согревала окружающий мир, с помощью которых подбирала ключи к нашим недоверчивым душам, и которым мы учились у нее, как у достойнейшего учителя – жизнелюбие, гостеприимство, чувство юмора, сочувствие, открытость, радость, доброта и любовь.
Принято говорить, что люди ценят только то, что теряют. Здесь – это не так. Мы всегда любили Анну Тэвильевну, когда она была с нами. Когда ее с нами не стало, к нашей любви добавилась ужасная боль утраты. Непереносимо тяжело, грустно, и по-детски обидно, что мы потеряли настоящего друга.
Проходят годы. Но по-прежнему хочется повернуть время вспять, не допустить того, что случилось. Это невозможно. Что же нам остается делать? Ответ очень прост. Стараться быть такими людьми, которыми бы она гордилась. Это – лучшая память, которую мы можем воздать нашему Другу и настоящему Человеку, Анне Тэвильевне Шифриной.
3. вспоминает Тамара Тевельевна Бердышева, Written by Ольга Лавут — по просьбе Т. Ши, on 17-09-2008 06:33 «Анюта» — так называли её все: родные, соседи, друзья… Она относилась к тому типу людей, о которых говорят: «Хорошего человека должно быть много!» И её действительно было много. При этом она удивительно легко и быстро двигалась, обладала способностью превращать в родных почти всех людей, с кем общалась: соседей, сотрудников, знакомых…
Её большое сердце принимало боль и радость большого круга друзей и родных, и друзья становились родственниками, а родственники друзьями её друзей. Большое чувство юмора делало общение с ней интересным и очень привлекательным, и на её собственные недостатки позволяло смотреть с улыбкой. Например,она очень любила опаздывать… на работу, в гости, на встречи, при этом когда ей говорили: «Ну как можно так опаздывать на работу?!» Она отвечала: «Начальство надо воспитывать!» И, кажется,ей это удавалось.
А родных она тем более к этому приучила. И мы знали, что на день рождения она появится ближе к торту… и тогда – праздник продолжается. Она живо и увлекательно рассказывает о своих рабочих делах, и никто за столом не остаётся невовлечённым в дела строительной фирмы…
Однажды, приблизительно за год до Норд-оста, Анюта была за что-то на меня так обижена, что ещё весной пригрозила не придти на мой июльский день рождения. Прозвучало это вполне серьёзно и очень неприятно. Когда наступил мой день рождения, гости собрались и все спрашивали про Анюту, я говорила всем, что её не будет… Настроения не было, на душе скребли кошки, и вдруг… часов в девять вечера раздался звонок в дверь. На пороге Анюта с огромным букетом цветов (она очень любила дарить цветы и вообще… дарить). Вплывает в комнату, сбрасывает с плеч шёлковую шаль (она очень красиво их носила)… С этого момента и начинается веселье – всё становится на свои места. Словом, Анюта – человек-праздник, добрейшая душа, принимавшая участие в жизни колоссального колличества людей: друзей, сотрудников, родных, друзей дочери.
Уже после гибели Анюты, в годовщину трагедии, на площади напротив ДК, там, где стояли фотографии погибших, стояла и фотография нашей Анюты. Ко мне подошла молодая женщина, сумевшая вынести газовую атаку спецназа и выжить той страшной октябрьской ночью. 23 октября 2002 года она была на работе, продавала в фойе ДК напитки и сладости и попала в заложники вместе с актёрами и зрителями мюзикла. Мне она сказала, что специально пришла и ждала у Анютиной фотографии её родственников или друзей, чтобы рассказать им о том, как эта малознакомая ей тогда, немолодая, усталая женщина своим юмором и добрым отношением к людям помогла ей пережить те страшные события.
4. вспоминает Альбина Лир Written by Альбина Лир, журналист, on 17-09-2008 06:34 Меня не было в Москве в эти дни… Когда по информационным агентствам прошло первое сообщение: «захват заложников в театре российской столицы», я еще не понимала, что трагедия на Дубровке станет моей личной трагедией.
Анна Тэвильевна никогда не была для меня просто мамой моей подруги. У них на Преображенке я чувствовала себя как дома, с самого начала. И это, конечно, было заслугой Анны Тэвильевны…. «Тэвильны» — как мы все ее про себя называли. Полуопущенные веки, бархатный голос (только она умела говорить «Лирушка» как-то по-особенному тепло) и улыбка. Даже тогда, когда улыбаться совсем не хотелось.
Тэвильна всегда много работала, иногда плохо себя чувствовала. Она приходила вечером с огромным количеством пакетов. Садилась на свое место за столом на кухне и говорила: «Так, дайте мне пару минут отдохнуть и тапки. Татка, ты гуляла с Тигром?». А дальше – неизменный кофе, сигарета и разговоры до утра.
Сигареты! Мне трудно было представить, что вот так я могу сидеть и болтать с собственной мамой – противницей курения. У Тэвильны был другой подход к проблеме «отцов и детей» и меня он восхищал. Неизменные чувства такта и юмора – вот, пожалуй, те черты характера Анны Тэвильевны, которые так сильно мне импонировали.
Как-то Татка уехала в Крым. Тэвильна ее проводила, вернулась домой и обнаружила, что дочь забрала и свои ключи, и мамины. «Прихожу я домой, ищу ключи, вижу, что их нет,— рассказывала потом Тэвильна с улыбкой,- и понимаю, что оказалась я наедине с вечностью». Вот это «наедине с вечностью» я помню до сих пор. Дальше был вызов службы спасения. На вопрос «есть ли в доме звери»… Анна Тэвильевна ответила: «Есть, Тигр, но он добрый»! Добрый Тигр. Только вхожие в семью Шифриных знали, что Тигр – это вовсе и не тигр, а добродушный черный пес…
Дни рождения Татки. Как же Тэвильна всегда переживала, что ничего не будет готово в срок. Хотя, по давно сложившейся традиции, все знали, что съестное донесут со всех этажей, а комната Татки убрана мной же накануне. Тэвильна хотела, чтобы все было «как у людей». Я не знаю, КАК у людей. Но все праздники на Преображенке проходили так тепло и весело, что народ продолжал гулять еще несколько дней.
Мы очень сблизились после Таткиного замужества. Тэвильна переживала. Но как ненавязчиво, с каким достоинством! Мы могли говорить часами по телефону. В какой-то момент я даже перестала понимать, кто же именно мой друг, что именно тянет меня на Преображенку.
Когда я получила приглашение поехать на работу в Лион, был собран совет (моей мамы в это время в Москве не было). Весь «преображенковский клан» стал меня в голос отговаривать. Все, кроме Тэвильны. Когда мы с ней остались одни, именно она первая сказала: «поезжай, это хороший шанс, хотя нам без тебя, конечно, будет грустно». И я уехала.
Меня не было в Москве в эти дни… Поэтому мне «легче» обманывать себя тем, что просто в суматохе московской жизни я все никак не могу найти время, чтобы приехать к Тэвильне на кофе и сигаретку. Но когда-нибудь ведь это произойдет. И я уверена, нам будет о чем поговорить.
5. вспоминает Ольга Лавут Written by Ольга Лавут, переводчик, on 21-09-2008 13:49 Я переживала, что недостаточно часто бывала на Преображенке, недостаточно много общалась с Тэвильевной. Но те несколько раз – настолько яркие… мы приезжали в гости – на дни рождения. Всегда до последнего момента у хозяев было ощущение, что ничего не успеется, и Анна Тэвильевна была таким сочетанием паники и спокойствия – с одной стороны, гостей нечем кормить, с другой – еще можно успеть переодеться и предстать потом настоящей королевой.
У моей старшей дочери день рождения в тот же день, что и у Анны Тэвильевны. Но ни одного общего дня рождения отметить не успели – Варьке исполнился год уже после Норд-Оста. А до него, в начале октября, был день рождения Тани – и я ужасно рада, что успела все-таки Варю познакомить с А.Т. А когда она подрастет – я ей расскажу, с каким человеком она родилась в один день.
В общем, неважно, как часто виделись. Самое яркое в памяти – не отдельные четкие картинки, не подробные примеры. Хотя и они есть: День рожденья Тани, еды полно, гостей полно. Танина подруга, так, сама с собой разговаривая: «Неужели совсем нет сладкого?» – и Анна Тэвильевна идет печь пирог. Ночует подруга Таньки, только легли, но по будильнику встает, чтоб позвонить бабушке, сказать, что едет на пару – и плачет потом («Я соврала бабушке!»), а Анна Тэвильевна (с каким весельем и иронией она должна была за этим наблюдать!) ее утешает. В нашу «школу для детей беженцев» Анна Тэвильевна привезла щедрый подарок – огромный заварной чайник и кучу чашек. И среди них – разных, с цветочками и без – одна сиреневая, с надписью «Ольга». Лично мне. Как я была горда!
Не картинки, а образ – человек, с которым всегда есть чем и зачем поделиться. И еще – часто ловлю себя на том, что про какие-то проблемы думаю: вот Анна Тэвильевна могла бы сказать мне, что и как теперь делать…
6. Вспоминает Илья Колмановский Written by Илья Колмановский, учитель, on 17-09-2008 06:46 Впервые я увидел её осенью, в середине октября. Анна Тэвильевна Шифрина уютно и прочно сидела на уютном и прочном диванчике в углу кухни. Прихожая, кухня, дочь, племянник и горячий ужин – вот пять элементов, пять точек приложения её усилий, которые прямо с порога говорили мне, гостю: все, что делает эта женщина, она делает хорошо.
Еда глоток за глотком прогоняла мерзлоту из тела; Анна Тэвильевна расспрашивала нас о жизни, с интересом и живостью человека, который знает и любит людей. Я выпил рюмку водки, и ясно почувствовал: вот ради этого стоит жить в Москве. Стоит холодным пасмурным октябрьским днем толкаться в транспорте, видеть, как предзимняя депрессия сводит лица прохожих в агрессивные гримасы, стоит ходить в джинсах, по колено забрызганных грязью. Ведь только тогда ты сможешь по-настоящему затосковать, и только тогда сработает этот чисто московский эффект: в одну минуту, ты, соприкоснувшись с человеческим теплом, вот как у Анны Тэвильевны, воспаришь, и все твое существо охватит чувство любви и радости жизни. Серьезно, без дураков.
Мы дружили несколько лет. Анна Тэвильевна все время помогала образовательному центру, где мы с её дочерью Таней учили беженских детей (в основном чеченских) школьным наукам. Я бывал у неё несколько раз в году, почему-то всегда осенью – то это был её день рожденья, то день рожденья Тани, то просто гости. А может быть, я приходил именно осенью потому, что бессознательно стремился снова испытать чисто осенний «эффект Анны Тэвильевны», эту квинтэссенцию добра и смысла, побеждающего холод, серость и угрюмость.
Когда Анна Тэвильевна попала в заложники, тоже была осень. Длилось это, как известно, три дня. Все время лил дождь, ледяные капли стекали по голым черным веткам деревьев, по лобовому стеклу моих жигулей, в которых я прожил все эти три дня, по каскам спецназовцев из оцепления. Мы бессмысленно толкались в маленькой школе около Норд-Оста – кризисном центре для родственников заложников. Иногда я отлучался по каким-то делам, и ездил по улицам, иногда ходил пешком – я видел, чувствовал, как страшно изменился город. В тот год в Москве не было надежды, никаких шансов выиграть борьбу со стихией, со злом – внутри и снаружи человеческой души.
После того как все кончилось, после того, как по родимому пятну мы нашли её на вторые сутки поисков в морге, после того как похоронили и помянули – я продолжил обычную жизнь. Я ездил по городу, и ходил по нему пешком. Я и сегодня езжу и хожу пешком; и сегодня – снова осень. И сегодня, как и во все дни, прошедшие со времени Норд-Оста, я точно знаю одну важную вещь.
Да, город навсегда изменился. Я начал с того, что сказал: в Москве стоит жить ради таких людей, как Анна Тэвильевна. Их остается все меньше и меньше, и вообще человеческое пространство стремительно схлопывается; его сминает та же равнодушная рука, которая допустила Норд-Ост, допустила Беслан и допустит, похоже, еще многое. Но я не уеду. Я чувствую, что именно мы, оставшиеся, должны сохранять и нести тепло, полученное от прошлых поколений, от тех, кто даже в самые лютые советские зимы всегда создавал вокруг себя этот неповторимо московский человеческий эффект.
8. Written by Ольга, on 21-09-2020 14:25 Как тепло написано о маме, друге, коллеге, учителе. Я по вашим воспоминаниям, представляю воочию, какой она была! Соболезную. Царствие небесное, вечная память.
Comments (8)
