«…Речь, став меньше на одного, съеживается до нас. Теперь слова — перья мертвых птиц — по словарям. Пусты в небе тысячи белых страниц, тех, что не сделал ты…» Как будто не Бродский Одену, а мы, все вместе — Ане это говорим.

Год без Анны Политковской… 2, 3, 4, 5. Да, вот уже пять лет. Все-таки, как это ни странно звучит, в первые годы было легче, чем теперь. Тогда вместе с болью у многих еще сжимались кулаки, еще оставался кураж… Предстоял суд. Потом, как образно выражались адвокаты семьи Политковских, суд состоялся над «туловищем» преступления. Ни «головы» — то есть заказчика убийства, «ни рук, ни ног» — то есть исполнителя, на скамье подсудимых не было. Теперь просто муторно, именно в этот день — в день пятилетия со дня убийства говорить о расследовании. Хотя, конечно же, подвижки есть: подозреваемый в убийстве — сидит, организатор — установлен, заказчика ищут. Но… лучше об этом — в другие дни, не сегодня…

Три года назад Ане могло бы исполниться 50 лет. Я помню, что в этот юбилей нам тоже категорически не хотелось говорить о расследовании преступления. Только мотивация этого «нехотения» была иная: «Будут для этого другие дни — будут суды и трагическая дата 7 октября. Сегодня же мы говорим не об убийстве, а о дне рождения Ани… И к этой дате только самые близкие ей люди говорят у нас о ней — говорят так, будто собрались за общим столом и вспоминают любимые истории, байки, смешные эпизоды. Они говорят о живой Ане, которая просто стала невидимой. Но она — рядом…» (из публикации «Рядом с Аней. История семьи в рассказах матери, дочери и сестры». «Новая» № 63 от 28 августа 2008).

Сегодня — трагическая дата 7 октября. ПЯТЬ лет со дня смерти. И мы сегодня с вами снова поговорим только о близких ей людях. И с ними — о ней.

Сын Илья Политковский

— Илья, я знаю, вас замучили мамины коллеги со всего мира. Наверное, сложно даже подсчитать, сколько раз вы давали интервью и комментарии.

— Невозможно! Это и подсчитать, и даже представить себе невозможно… Иногда просто целый день нон-стопом живу в качестве интервьюируемого. Особенно спрос усиливается к датам. Я не прячусь, отвечаю на все вопросы, это необходимо, потому что иначе речь о преступлении вообще ушла бы в песок. Так что для меня это неотъемлемая часть жизни.

— Вам за эти пять лет мама снилась?

— Мама часто снится, но я не могу ничего рассказать, не потому, что не хочу, а потому, что так устроен мой мозг, что я снов не запоминаю. Как мне ни жаль…

— Что вам чаще всего вспоминается?

— Она говорила, что по сравнению с теми ужасами, которые ей пришлось видеть в командировках, ее восприятие жизни сильно изменилось. Я сейчас тоже переоценил некоторые ценности и взгляды на мир. Я многое перечитал заново из того, что ею было написано, и согласен с тем, что она все делала правильно как профессионал, как человек. Но это не должна была быть моя мама…

— Мама не должна была так рисковать?

— Я как сын не могу согласиться с тем, что на этом месте должна была быть моя мама. Но давайте о чем-нибудь полегче… Знаете, я часто еще вспоминаю, как мама весело, тепло и очень по-доброму подтрунивала по поводу моего слишком активного поведения по отношению к противоположному полу.

— Да уж… Это я тоже помню. Она как раз мне однажды очень смешно рассказывала о вашем таком активном поведении и «жертвах», когда раздался звонок. А вы помните, у нас с ней был один телефон на двоих, столы стояли впритык друг к другу. И на этот раз трубку взяла я. И ваша мама слышит, как я говорю: «Политковскую? Да, минутку. Что? Меня как зовут?» И мы с ней просто сваливаемся от смеха…

— Да, и она меня так весело отчитывала… «Как тебе не стыдно, остепенись». При этом я чувствовал всегда, что она абсолютно уверена в том, что у меня это пройдет, что это просто юношеская энергия… Я думаю, сейчас мама радуется за меня. Рядом со мной любимый человек, и на уровне ощущений я просто уверен, что эта девушка ей бы очень понравилась.

Мама Анны Политковской Раиса Александровна Мазепа

Она отказывается от встреч с журналистами. Не хочет никому ничего рассказывать. Ей тяжело.

Было одно исключение: Раиса Александровна согласилась встретиться со мной, когда я готовила публикацию к 50-летию со дня рождения Ани. Мы пили чай «12 трав» и говорили, наверное, где-то часов пять подряд. Конечно, в публикацию тогда вошло далеко не все. Теперь Раиса Александровна передала через Илью, что рассказала тогда все, что могла, и ей просто нечего больше добавить. И что я вправе распоряжаться записью этого разговора, как захочу. Больше она никогда и никому из журналистов ничего не скажет.

И вот я снова слушаю ее голос на диктофоне — удивительно молодой и звонкий. И вспоминаю, что в ее волосах меньше седины, чем было у Ани. Когда я вслух произнесла это свое открытие, она в ответ сразу стала говорить о муже: «…у него-то вообще ни одного седого волоса не было, когда хоронили. Он незадолго до смерти впервые пошел зуб лечить. Девочки наши, когда подросли, всегда шутили: «Мы же думали, что все мужчины такие же идеальные, как наш папа». Он не пил, не курил. Всю душу вкладывал в воспитание детей, а потом внуков…»