В ноябре прошлого года, возращаясь из отпуска, мы остановились в Париже. Понятно, что три дня и Париж — вещи «несовместные», но соблазн побывать в Лувре был так велик, что «выстрелил» нас на улицу задолго до открытия музея — а вдруг там очередь? (старые советские привычки).

Наша гостиница располагалась в центре, на тихой улице, где не было модных магазинов и дорогих ресторанов, а 5-6-этажные дома, украшенные кружевом чугунных балконов, тесно примыкающие друг к другу, сливались в ансамбль, словно создавались разом и одним мастером. Парижские кварталы, столько раз описанные в романах, знакомые по фильмам, стали для нас первым «потрясением».

Время было раннее, когда дворники уже заканчили свою работу, а парижане еще не начинали. Редкие прохожие собирались возле маленьних кафе для утреннего кофе. А мы, не задерживаясь, направлялись к Лувру. Улица только просыпалась, маленькие автомашины, совсем непохожие по размерам на американские «гондолы» еще мирно дремали в ожидании своих пассажиров.

Пройдя несколько кварталов в сторону центра, мы увидели впереди женщину, которая шла нам навстречу с букетом в руках. Она очень спешила, время от времени переводила взгляд на цветы, словно оценивая, достойны ли они того, кому предназначаются. За несколько метров до возможной встречи с нами парижанка резко повернула в сторону здания напротив…

Подойдя ближе, мы увидели ее у книжной лавки, в окне которой была выставлена большая фотография Анны Политковской.

От неожиданности мы резко остановились, деревья и густые заросли кустов надежно скрывали наше присутствие на этом свидании, невольными свидетелями которого мы стали. Внизу, под окном, стояли три вазы с водой — видимо, зараннее приготовленные дворниками. В одну из них парижанка поставила свой букет, несколько раз пытаясь по-разному расположить цветы в вазе, словно стараясь сделать так, чтобы их могла видеть и Анна. Она делала это так уверенно и быстро, что было понятно — парижанка здесь невпервые.

Закончив дизайн с цветами, поправив волосы, женщина привела себя в порядок и лишь после этого обратилась к фотографии — как бы здороваясь с Анной.

Конечно, это больное воображение — мне показалось, что Анна чуть-чуть улыбнулась парижанке, лицо которой в тот момент было приветливым и одновременно печальным. Прошло лишь несколько секунд, как всё изменилось: женщина по-прежнему беззвучно обращалась к Анне, но теперь ее взгляд стал суровым и взволнованным, будто, продолжая незаконченный разговор, она настойчиво пыталась в чем-то убедить свою собеседницу за стеклом. Эмоциональное напряжение нарастало с такой скоростью, что, казалось, еще секунда и…кто-то из нас троих, не выдержив, взорвет хрупкую тишину в центре Парижа.: отчаяние, обида, боль от незаживающей раны вырвутся из сдавленного горла, прервав безмолвие. Но именно в следующее мгновение по лицу женщины, исчерпавшей весь свой резерв сдержанности, потекли слёзы…

Чувства неисправимой беды, обреченности как-то сразу изменили ее, состарили. На несколько секунд она закрыла глаза, а потом посмотрела еще раз на цветы, будто проверяя, всё ли в порядке, затем опять на фотографию Анны. Взглянула как-то особенно грустно, и быстро, не оглядываясь, ушла в сторону Елисейских полей…

Мы еще несколько минут молча стояли, не решаясь выйти из своего укрытия. Казалось, что парижанка еще здесь, еще не ушла, и будет огорчена, увидев посторонних.

К тому времени лучи солнце уже заняли свое место на фотографии Анны, сделав ее чуть-чуть моложе, заиграли солнечные зайчики, отразившись, как в призме, в капельках росы на лепестках белых роз.

Да, это были свежие розы, только что срезанные. Вспомнилось, как учила меня старая цветочница дарить цветы: «кого любишь – розы, и только белые».Где достала их парижанка, если цветочные магазины еще не открыты?

Загадка, как и то, кто была эта женщина: близкая подруга Анны, ее приятельница, с которой она когда-то встречалась, коллега по журналистике или просто парижанка, знакомая с трагической судьбой Ани?

Важно, что она приходила к Анне, и не только она. Две пустые вазы ждали новых цветов… Мы стояли перед фотографией Анны, комок в горле прорвался, да мы уже и не пытались себя сдерживать — надо было снять напряжение, расслабиться.

Эта — одна из лучших фотографий Анны,.не правда ли? Анна смотрела на нас так, словно хотела сказать: «я люблю вас, люди». Ее грустная улыбка говорит о том, как много выпало на ее журналистскую долю, в тоже время в ее взгляде нет обреченности, наоборот, где-то далеко надежда…

Свидание без слов, так о многом рассказавшее, продолжалось не более 5–6 минут. В голове всё смешалось: ужас чудовищной трагедии, реакция на нее в самых разных уголках земли, людей знакомых и незнакомых, человеческая скорбь… Вспомнились циничное заявление господина Путина, часто подчеркивающего свою принадлежность к православию (крестик под рубашкой), о «незначительности» публикаций Анны. Очевидно, он не слышал и не знает о существующих в христианстве святых традициях по этому поводу. И словно в противовес этому кощунству пришла на ум известная байка Фаины Раневской о Моне Лизе: «Эта дама так долго восхищала человечество, что теперь сама выбирает, на кого производить впечатление». Подумалось, что и Анна вправе выбирать себе почитателей. Понятно, что российского президента не может быть в их числе, слишком разные у них кредо. Для Анны главным было спасать: стариков из дома престарелых в Грозном, заложников «Норд-Оста», детей Беслана, а для господина Путина - «мочить в сортире» всех, и неважно, используются ли для этого подвал жилого дома, оркестровая яма театра или школьный спортзал.

… Пешеходов на парижской улице становилось всё больше. Некоторые, увидев в витрине книжной лавки фотографию Анны, останавливались на несколько секунд, чтобы еще раз встретиться с той, которая пыталась помочь России и которую мы не уберегли …

Пришло время попрощаться… Мы вернулись в гостиницу. В Лувр идти расхотелось. Ведь нашу Мону Лизу мы уже посмотрели.

P. S. Так случилось, что с Анной Политковской мы познакомились в черные для нашей семьи дни, во время «Норд-Оста», где был отравлен и погиб наш сын. Анна первая написала нам, стараясь помочь очнуться от свалившегося на нас горя… Так она поступила со многими норд-остовцами, потерявшими своих близких в этой трагедии. Став членом большой норд-остовской семьи, Анна невольно прикасалась к трагедии каждого из нас, и потому ей досталось особенно много, но она не сдавалась, находила в себе новые и новые силы, была нашей опорой, нашей Анной-хранителем, несгибаемым стержнем, вокруг которого мы и объединились в поисках правды.

К сожалению, занятость Анны и огромное расстояние между Москвой и Лос-Анжелесом не позволили нам встретиться, нас связывал интернет. Мы надеялись увидеться на суде, где служители правосудия, судьи в мантиях, назовут имена тех, кто виноват в современном Холокосте в Москве, в газовой камере которого погибли наши родные.

Прошло пять лет, впереди черный «юбилей» «Норд-Оста». Год назад мы потеряли Анну, так и не успев встретиться…

комментариев (2)

добавление комментария
Пожалуйста, оставляйте комментарии только по теме.
имя:
e-mail
ссылка
тема:
комментарий:
Код:*
	я хочу получать сообщения по е-почте, если комментарии будут поступать еще

Powered by AkoComment Tweaked Special Edition v.1.4.6
AkoComment © Copyright 2004 by Arthur Konze — www.mamboportal.com
All right reserved