Остановлю внимание — ноябрь 1999 года, Путин — исполняющий обязанности президента, впереди — президентская избирательная кампания. Прогремели в августе взрывы домов в Москве и Волгодонске, Басаев вторгся в Дагестан, началась и идет Вторая чеченская война.

Итак, Анна Политковская:

«Чечня и Ингушетия — это очень близкое от нас расстояние, это практически наш дом… Это боли соседей, и если мы не будем этого ощущать, то боль придет прямо в наш дом, тут же и сразу…

Первое ощущение — этого не может быть. Что это американский фильм. Но потом понимаешь, что вовсе не фильм. Я не могу этого понять, стоя на земле, где действует Конституция Российской Федерации. Я не могу стоять и обсуждать с людьми, куда летят эти крылатые ракеты? «Эта на Грозный летит из Моздока?» А другой говорит: «Нет, это будет немножечко правее». А другой говорит: «А вот это из Владикавказа парочка поднялась, как вы думаете, куда они?» Понимаете, да? Причем в нашем разговоре участвуют дети! И они тоже обсуждают.

Из-за горы появился пассажирский самолет Як-42, и женщины и дети привычно легли на землю, в секунду, не успевая задуматься. Уже рефлекс… Дети или женщины становятся террористами. Это не укладывается в голове, и в это не хочется верить… Ты там встречаешь офицера, который уже настолько обезумел от крови, что спокойно говорит о женщинах: «Этим я не дам рожать», то есть он их убьет. На границе Чечни и Ингушетии он сортирует детей: «Сколько тебе лет? Десять? Ну ладно, дам тебе перейти. А тебе сколько? Четырнадцать? Не дам. Потому что тебя уже подготовили в лагере террористов Басаева». Как объяснить: если этот мальчик не был в лагере Басаева, то после такого разговора он туда пойдет. При том, как сейчас ведется вторая чеченская война, новые партизаны появятся неизбежно…

После первой командировки в лагеря беженцев мне было очень стыдно слышать слова: «Вы, русские, даже своих людей не можете из Грозного вывезти. Вот сейчас бомбите — и прямо по дому престарелых. А в доме престарелых в Чечне не может быть чеченцев. Там могут быть только русские». Я приехала в Москву и стала ходить по правительственным кабинетам. Я лгала, я говорила: «Там гибнут русские, в этом доме престарелых». Хотя мне противно было это говорить, потому что какая разница между русским стариком или чеченским. Я опустилась до того, что стала разговаривать на языке «политической целесообразности». На языке, понятном в правительственных коридорах сегодня. Потому что надо говорить только о защите русских, и тогда тебя поймут. В результате этим старикам нашли места, всем без исключения, а это сто человек, в разных домах престарелых: в Астраханской и Воронежской области. Правда, меня пожурил министр труда Сергей Калашников: «Анна Степановна, почему вы меня обманули? Там ведь оказалось пятнадцать чеченцев«. Но пока валандались, военные закрыли кольцо. И люди из правительства сказали: »Вы знаете, а у нас есть мнение, что теперь политически нецелесообразно вывозить дом престарелых»…