Написать свои воспоминания о Брате тяжело даже по прошествии четырех лет с момента его гибели. Да и тяжело кратко описать человека, о котором ты достаточно много знаешь, с которым ты провел всю свою жизнь.

Игорь родился 16 сентября 1970 года и был старше меня примерно на 3 года и 8 месяцев. Он был единственным моим родным братом, и фактически его интересы во многом определяли и мою жизнь: его обучение в музыкальной школе, увлечение фотографией и киносъемками, спортом в полной мере повлияли и на мои интересы. А еще в нашем детстве была простая пустеющая русская деревушка, затерянная на окраине Пензенской области. У родной тетки, ставшей нам второй матерью, мы проводили почти все летние каникулы. У нас было очень теплое, счастливое детство.

Не знаю, где он научился, но уже тогда он умел делать все -  имел «золотые руки», и, конечно, многому учил меня.

Были еще в его жизни и секция фигурного катания в первых классах школы, и увлечение химией, боксом, плаванием, тяжелой атлетикой, программированием, а в последнее время фантастикой, психологией, философией, историей, внедорожниками и путешествиями в близкую сердцу российскую глубинку. Читал очень много и очень быстро. В свое время даже кому-то отдал телевизор, что б не отвлекаться. «Жестокие споры» об оценке прошлого страны возникали постоянно, тем более с появлением новых трактовок истории. С помощью философии и психологии мы пытались сформулировать смысл жизни, понять себя и свое место в мире. Игорь не был религиозным человеком — история России навсегда лишила его уважения к российской духовной элите. При этом вера в христианские ценности, заложенная в него мамой на абсолютно прагматическую материалистическую основу, создали в нем необъяснимый коктейль из жесткой и совершенно беспощадной логики и необъяснимой непреодолимой, зачастую разрушительной для него самого веры в добро и справедливость.

Окончив школу, Игорь поступил в МАИ, но, отучившись первый курс, зачем-то пошел служить в армию. До сих пор я не понимаю, как родители допустили  это. Годы были сложными, и на его долю выпали и Нагорный Карабах, и Нахичевань, и Цхинвали, и Приднестровье. Добившись почетного крапового берета и став спецназовцем внутренних войск, Брат находился в горячих точках в целом более года. А мы каждый вечер садились у телевизора, когда передавали фамилии погибших в тех краях солдат.

Нам повезло – осенью 1991 года Игорь вернулся домой живым и здоровым. Правда, службу в армии никогда не хотел вспоминать. Видимо, было отчего.

Той же осенью, пройдя «круг» (это когда с тобой по очереди бьются без перерыва 10 – 15 бойцов), Игорь был принят на службу в Отряд милиции специального назначения криминальной милиции ГУВД г. Москвы (ОМСН -  не путать с ОМОНом), где и продолжил службу до самого Норд-Оста.

Я не могу вспомнить, когда он перестал меня воспитывать, так сказать, физически, когда установился прочный диалог. Наверное, когда я был в классе третьем или четвертом -  точно уже не помню. Дальше все у нас было как-то уж идеально. Я никогда не пытался оценить наши взаимоотношения — просто мы понимали и просто доверяли друг другу. Это было особенно важно, потому что отчим вернулся в прежнюю семью в конце 1991 года. Ориентироваться в жизни нам пришлось самим, а мама, при всей ее к нам любви, не понимала нас до такой степени. Чтобы понять друг друга нам было достаточно посмотреть в глаза… Можно было не договаривать… Это было как дышать чистым воздухом – ты считаешь, что это нормально,  так должно быть и так будет всегда…

Игорь не любил спектакли (книги занимали его во сто крат больше), но не мог же он отправить смотреть Норд-Ост свою девушку одну. Так они и пошли — Игорь и Лена. Так и просидели они под дулами бандитов в 9 ряду на 31 и 32 местах до самого штурма. Когда увидели и почувствовали газ, пытались защититься от него тряпками, а через 15 минут Лена отключилась.

Мама в то время болела. Я не сказал ей, что Игорь в заложниках, солгал — он успел выбраться и дежурит со своим отрядом на Дубровке. Тогда я больше боялся террористов, чем штурма. А больше того мы боялись, чтобы братишка не наломал дров, не полез на рожон, как в 1993 году – когда, спасая молодого раненого парня, вынес его с линии огня почти из-под колес обалдело палящего по всему, что движется, БТРа. Медали тогда, как обычно, получили вместе с ним все, кто мог. Не боясь ни смерти, ни начальников (многих из которых постоянно раздражал) вел себя так на службе и в жизни — не желал он прогибаться. Мы  очень надеялись, что Лена остановит его в нужный момент, особенно в момент штурма.

Игорь позвонил в дежурную часть ОМСН, как только террористы захватили зал, и его братья по оружию, не дожидаясь команды, стали собираться в полном составе на выезд по 1-ой форме, по максимуму. Через несколько минут они уже брали под контроль проходы здания ДК. Они были готовы сражаться, но дали отбой, и операцию взяло под контроль ФСБ… Как ребята потом жалели, что не врубились с ходу в бой и не спасли Игоря, да и зал не был еще минирован.  Но кто же тогда знал, что нас ждет…

Смогли встретиться с Игорем его однополчане, а потом и я, только 26 октября в 7 морге. Маму на кладбище врачи привезли в инвалидном кресле — ее болезнь отступила, но неожиданно открылось внутреннее кровотечение.

Я не помню, что и как было потом. Его друзья взяли на себя все хлопоты по организации похорон. Я помню только, как много людей пришло с ним проститься — столько людей я видел на линейках у школ 1 сентября, да и то не всегда. Игорь, видимо, так относился не только ко мне, но и к очень- очень многим людям, которые не смогли не прийти проститься с ним. До сих пор я не понимаю, когда он успел так тронуть сердца такого количества людей. Теперь я чувствую, что я не знал о Брате очень многого.

До сих пор к нашей маме по несколько раз в год приезжают его друзья: вспоминают Игоря, поддерживают, помогают и гостинцами, и деньгами — о телефонных звонках я уж не говорю.

А мы только сейчас смогли начать листать старые семейные альбомы с фотографиями Игоря. Смотреть видеозаписи, читать его дневники, стихи до сих пор не готовы.

25 октября, находясь в заложниках, щадя меня, Игорь по телефону направил сообщение Маше Румянцевой – его однокласснице, которая в дни захвата была с нами: «Если что – простите».

Но сможем ли мы простить себя, быть чисты перед памятью наших родных, смотреть в глаза близким и друзьям,  если люди так и не узнают, что было в «Норд-Осте», если соотечественники так и не узнают героев и предателей «Норд-Оста» поименно, не воздадут каждому по заслугам?

комментариев (3)

добавление комментария
Пожалуйста, оставляйте комментарии только по теме.
имя:
e-mail
ссылка
тема:
комментарий:
Код:*
	я хочу получать сообщения по е-почте, если комментарии будут поступать еще

Powered by AkoComment Tweaked Special Edition v.1.4.6
AkoComment © Copyright 2004 by Arthur Konze — www.mamboportal.com
All right reserved