Из Обращения Союза комитетов солдатских матерей России от 13 октября 2004 г.

«Мы знаем страшную цену десятилетия вооруженного насилия в Чечне. Это — гибель тысяч наших сыновей — солдат и офицеров. Это — сотни невинных жертв террора. Целое поколение молодых чеченцев и российских военнослужащих искалечено опытом насилия и произвола. Десять лет войны не принесли желаемых результатов ни для вас, ни для федеральных властей. По-прежнему из «чеченского тупика» нет выхода.
Господа командиры чеченских вооруженных формирований! Вы будете убивать или вас будут убивать — без конца. Вы ничего не сможете изменить, пока вас не признают субъектом переговоров. Солдатские матери обращаются к тем из вас, кто действительно хочет добра чеченскому народу, с предложением: дать миру шанс и начать переговоры о мирном урегулировании. Мы готовы ехать куда угодно, встречаться с уполномоченными вами людьми где угодно, лишь бы остановить смертельную гонку. Выступая в качестве инициатора переговоров, мы приложим все необходимые усилия, чтобы вовлечь в переговорный процесс представителей руководства Чеченской Республики и администрации Президента РФ, межправительственных и миротворческих организаций, а также влиятельных и уважаемых общественных деятелей.
Начало переговоров поможет разорвать порочный круг и открыть перспективы возрождения нормальной жизни для вас и для нас. Мы ждем вашего ответа.
Члены Координационного совета Союза комитетов солдатских матерей России Валентина Мельникова, Мария Федулова, Наталья Жукова.«


Две женщины, русская и чеченка, потерявшие детей с двух сторон чечнского конфликта, выступили в поддержку мирной инициативы Союза комитетов солдатских матерей России. Светлана Губарева, 13-летняя дочь которой погибла на Дубровке, и Роза Кунгаева, мать чеченской девушки, убитой полковником Будановым, обратились с открытым письмом к министру иностранных дел Бельгии Карелу Де Гюхту.

Из открытого письма Светланы Губаревой и Розы Кунгаевой к министру иностранных дел Бельгии Карелу Де Гюхту от 20 декабря 2004 г.

«Уважаемый господин Де Гюхт! Мы — неутешные матери двух девочек, зверски убитых по обе стороны чеченского конфликта, были шокированы решением бельгийского правительства воспрепятствовать переговорам в Брюсселе между Комитетом солдатских матерей России и чеченским представителем Ахмедом Закаевым.
Эти переговоры очень важны и заслуживают вашей поддержки. Мы призываем вас встать выше дипломатической сдержанности, признать историческое и гуманитарное значение данной ситуации, не уступать давлению Кремля и приветствовать солдатских матерей и Ахмеда Закаева в Брюсселе.
Мы не ищем отмщения нашим детям и не делаем героев из террористов и военных преступников, даже когда те утверждают, что действуют от нашего имени. Мы только хотим, чтобы ни одна мать больше не хоронила своих детей, не испытывала нашей боли.
У нас есть достаточно причин желать прекращения этой войны. 27 марта 2000 года солдаты в Чечне увели из дома дочь одной из нас, 18-летнюю Эльзу Кунгаеву. В ту же ночь она была изнасилована и убита русским офицером, который отделался смехотворным наказанием и стал героем для многих русских. 19 месяцев спустя, 23 октября 2002 г, дочь другой из нас, 13-летняя Саша Летяго оказалась в числе заложников, захваченных чеченскими боевиками в московском театре. Саша погибла, когда президент Путин распорядился использовать смертоносный газ для штурма здания. Террористы, погибшие при штурме, стали героями для многих чеченцев.«

В настоящее время Светлана Губарева находится в США. Она приехала сюда по приглашению друзей Сэнди Букера — жениха Светланы, жителя Оклахомы, оказавшегося единственным американским гражданином, погибшим на Дубровке. Я связалась со Светланой, и она ответила на мои вопросы.

— Каким образом, по-вашему, встреча солдатских матерей с представителем чеченских командиров Ахмедом Закаевым может повлиять на ход событий в Чечне?

— Если власть так не хочет этих переговоров, значит, они действительно могут помочь найти выход из сложившегося тупика. В открытом письме мы говорим, что инициатива солдатских матерей — как глоток свежего воздуха в атмосфере недоверия, ненависти и мести, которые питают эту войну. Она дала реальную надежду, что бойню удастся остановить. Солдатские матери и их партнеры в чеченском руководстве в состоянии изменить ситуацию, но им для этого нужна всяческая помощь. Именно поэтому мы просим о помощи у министра иностранных дел Бельгии.

— Какова была реакция господина Де Гюхта на ваше с Кунгаевой письмо?

— Отвечая в прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы„ на вопрос ведущего по поводу возможности или не возможности встречи Ахмеда Закаева с солдатскими матерями в Брюсселе, господин Де Гюхт сказал, что поскольку Бельгия сотрудничает с Россией в области терроризма на двусторонней основе, а Закаев находится в списках Интерпола и стран Шенгена, то как только Закаев появится на территории Бельгии, он будет тут же арестован и отправлен в Великобританию. Господин Де Гюхт также сказал, что бельгийское правительство не хочет себя дискредитировать ситуацией, когда на территории Бельгии идут переговоры с людьми, которые, как некоторые утверждают, были террористами. Он также отметил, что переговоры между Закаевым и солдатскими матерями не могут иметь никакого успеха, и что этой акцией чеченскую проблему не решить.

— Вы называете себя жертвой чеченской войны. Почему?

— Да хотя бы уже потому, что единственным требованием чеченцев, захвативших театр, было требование остановить эту войну. Мои друзья, прорвавшиеся ко мне в больницу 27 октября 2002 года, сказали: « Мы все заложники этой войны«.

— В открытом письме вы с Кунгаевой говорите, что не ищете отмщения своим детям.

— Я не из тех людей, которые подставляют другую щеку, когда их ударяют по одной, но и мстить тоже не в моем характере. Чего я добиваюсь? Во-первых, справедливости. Совершено зло, оно должно быть названо злом, виновные должны быть найдены и наказаны. Во-вторых, если уж я не смогла защитить свою семью, свою дочь, но могу сделать хоть что-то, чтобы спасти чужих детей, я буду это делать.

— Что вы чувствовали в те дни, когда произошел захват заложников в Беслане?

— Я уже знаю, что для российского правительства жизнь людей ничего не стоит, поэтому ожидала худшего — бездарно проведенного штурма — что, собственно, и произошло. Была слабая надежда, что это случится нескоро, что успеют хоть кого-то еще освободить, но после того как услышала 2 сентября в новостях о том, что кольцо оцепления оттянули на 100 (если не ошибаюсь) метров, поняла, что штурм вот-вот начнется. Я была в эти дни в Москве, встречалась с «нордостовцами„ — состояние у всех было кошмарное. Позже я узнала, что 10-летний внук моей сотрудницы Заур Гутнов, родившийся в Караганде, погиб там. Может ли быть эта война внутренним делом России, если гибнут наши дети??!!

— Чуть больше года назад в эфире радио «Народная волна„ вы рассказали о себе, отвечали на вопросы радиослушателей. Что произошло в вашей жизни за минувший год?

— Вернувшись из Америки в прошлом году, я написала открытое письмо президенту Казахстана Нурсултану Назарбаеву. В письме я задавала вопросы, на которые мне отказались отвечать российские власти. Кто был организатором этого теракта и кто финансировал его? О какой «безвредности„ газа говорит Путин, когда применение данного препарата влечет, согласно заключению специалистов, нарушение работы печени, почек, легких, а также токсический гепатит и с большой вероятностью вызывает летальный исход, если немедленно не ввести противоядие? Почему при проведении спецоперации не было организовано оказание доврачебной помощи заложникам, что привело к гибели 129 человек? Будет ли Республика Казахстан предпринимать какие-то действия по факту гибели гражданки Казахстана Александры Летяго? Будет ли мое государство защищать мои права и интересы?

— Что вам ответил президент Назарбаев?

— Разбираться с моим письмом администрация президента поручила МИДу и Генеральной прокуратуре Казахстана. Через некоторое время я действительно получила от них ответ, из которого следовало, что я как гражданка Казахстана «имею право свободно и беспрепятственно обращаться в суды, прокуратуру, органы внутренних дел„ Российской Федерации. Таким образом мне стало ясно, что расследования гибели моей дочери, 13-летней гражданки Казахстана, наше государство проводить не собирается. Однако, мне обещали оказать “всяческое содействие в передаче необходимых документов российским компетентным органам по дипломатическим каналам».

— Вы воспользовались этим предложением?

— Я особо и не рассчитывала на что-то большее поэтому и решила обратиться в российскую прокуратуру, задать им все те же вопросы и добавить новые. Например, кто из штаба по освобождению заложников был ответствен за оказание медицинской помощи? Почему состав газа, которым усыпили заложников, держится в секрете?
В Москве я вместе со своим адвокатом Кариной Москаленко составила заявление в суд, которое отправила в МИД РК. По этому заявлению 11 ноября состоялся суд, решением которого нас допустили к документам следствия. Мы впервые смогли прочитать постановление прокуратуры об отказе в возбуждении уголовного дела.

Обозреватель «Новой газеты„ Анна Политковская:

«…Но лучше бы не читали. Страшная сказка на тему: почему в гибели 129 человек, никто не виноват… Постановление набито до отказа противоречивой и странной информацией, которая к концу к выводам так и не станет ясной и четкой. В постановлении практически отсутствуют обязательные для документов такого рода ссылки на конкретные тома уголовного дела, где содержатся объективные доказательства или показания официальных экспертов (с именами, отчествами, фамилиями, должностями), которые бы объясняли, почему, например, не требовалось участие военных медиков. Так что получается, что все это сочинение не более чем беллетристика.
Два года, пока следственная группа скрывала результаты своей работы от семей погибших и от общества, многим казалось, что в тайных материалах уголовного дела (потому они и тайные) есть ответы на главные вопросы. За эту тайну, собственно, и бились родственники погибших. И что? Тайна оказалась липовой с подменой тезиса. Тайна да не о том. Главная забота о сокрытии правды. Никто не выяснил истинный состав газа, не установил лиц, отдавших приказ на его применение и скрывших от врачей антидот.
Материалы дела, таким образом, зафиксировали полную неясность и противоречивость в вопросе, что надо было предпринимать врачам 26 октября. И такую же полную неясность и невнятность на момент отказа в возбуждении уголовного дела. Отказа, который произошел по причине невнятности и невыясненности истины. Но история ведь кончается не завтра, и, значит, остается надежда на пересмотр и дела, и официального осмысления«.

— Есть ли хоть какая-нибудь надежда на пересмотр дела?

— В рассекреченных бумагах адвокаты обнаружили множество противоречий, за которые и собираются зацепиться. Если это удастся, то можно будет попробовать возбудить уголовные дела по статьям «Превышение должностных полномочий„ и “Причинение смерти по неосторожности» УК Российской Федерации…
Мне часто говорят, что мои действия не имеют смысла, что это похоже на борьбу мухи против слона. Отчасти это так, потому что в одиночку противостоять государственной машине почти невозможно, но молчать тоже невозможно. Я не смогла састи свою семью. То, что я делаю сейчас, это попытка защитить вас и ваши семьи, чтобы их не убивали так же легко, как убили мою семью.

Корреспондент «Красной звезды„, капитан 1 ранга запаса Владимир Ермолин:

26 ноября 1994 года танки с белыми башнями выползли на черное поле в пригороде Грозного. Боевики, поджигая одну машину за другой, мысленно благодарили того штабного умника у русских, которому пришла в голову мысль замаскировать танки по-зимнему… Спустя пять дней один из охранников президента Дудаева втолковывал мне, журналисту, прибывшему в Грозный с группой Сергея Юшенкова: «У них приказ был — перейти на зимнюю форму одежды.
А вечером, в подвале правительственного дворца, танкист с обожженными руками зло и нехотя пояснил: «Приказано было — для опознавания с воздуха«. Из тридцати экипажей почти половина тогда погибла. Этот залихватский танковый бросок на город (без карт, без связи, без должной поддержки, без четкого плана действий) можно считать предтечей надвигавшейся чеченской войны.
В той первой попытке решить дело одним сокрушительным ударом было все, чтобы прозреть и увидеть, какой она будет, эта «победоносная« операция по наведению конституционного порядка на чеченской земле: остовы танков, изуродованные тела солдат, грязные, изможденные, со смертной тоской в глазах российские пленные, самонадеянность и безграмотность арбатских полководцев, их пренебрежение к »пушечному мясу», вранье и предательство официальных лиц…
Напоследок я спросил Дудаева, почему он не идет на диалог с Москвой. Тот схватил папку, набитую под завязку какими-то бумагами, и стал трясти ее перед моим носом: «Вот тут, тут сотни моих обращений, телеграмм к Ельцину, к правительству, к Думе, к черту лысому. Я предлагал и предлагаю: давайте встретимся в любом удобном месте, давайте будет говорить, договариваться. В ответ — или ультиматумы, или тишина».
Он мог бы добавить, что в ответ — война. Но мне почему-то кажется, что тогда, ровно за неделю до вторжения, этот многоопытный генерал даже не догадывался, насколько уже все было предрешено. И его судьба, и судьбы тысяч и тысяч других россиян — русских и чеченцев, солдат и мирных жителей, грозненцев и москвичей. Судьба Чечни и всей России.