Прошло уже пять лет, боль притупилась. Но на многие вопросы, связанные с той трагедией, до сих пор нет ответа. Кто виноват в том, что медицинская помощь заложникам, отравленным во время штурма ядовитым газом, была организована столь неэффективно, что так много людей погибло? Почему в официальных отчетах о ходе контртеррористической операции по освобождению заложников – фальсификация и ложь? Почему пострадавшим пришлось обратиться в Европейский суд по правам человека? Сегодня адвокат жертв «Норд-Оста» Игорь Трунов объявит на специальной пресс-конференции, что подает в Следственный комитет при Генпрокуратуре заявление о возбуждении уголовного дела по факту фальсификаций.

Заявление Игоря Трунова в следственный комитет от имени потерпевших базируется на данных, предоставленных Россией в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). Дата разбирательства в ЕСПЧ пока неизвестна, но основные судебные процедуры там уже завершены: жалобы 58 жертв «Норд-Оста» приняты, cуд задал России вопросы по существу, Россия прислала развернутый ответ в виде меморандума на 1,5 тысячи страниц. До 15 ноября истцы должны прокомментировать Евросуду этот меморандум.

Ищут ответы

Как полагает Игорь Трунов, свой вердикт ЕСПЧ может вынести уже в конце ноября. «По нашему мнению, в меморандуме содержатся признаки преступления в виде злоупотребления должностными полномочиями и фальсификации, – заявил Трунов в интервью „Газете“. – Здесь много противоречий с материалами дела, фактическими данными по операции и ходу спасения, количеству погибших, процентному соотношению поступивших в больницы и оказанной медицинской помощи».

Моральный ущерб не оплачен

Выплата компенсаций началась сразу же после теракта. Семьи погибших получили от московского правительства по 100 тысяч рублей, сами пострадавшие – по 50 тысяч рублей и 10 тысяч за утрату имущества. Московские власти также оплатили похороны погибших. Нуждающиеся в жилье бывшие заложники-москвичи получили квартиры, юноши призывного возраста были освобождены от службы в армии. Часть заложников получили путевки в лечебные учреждения. Кроме того, семьи погибших получили 25–50 тысяч рублей от Фонда поддержки заложников и жертв теракта в Москве, созданного частным бизнесом.

Часть заложников, в основном члены организации «Норд-Ост», обратились в суд с требованием к московскому правительству о дополнительных компенсациях, в том числе морального ущерба. Первые три иска поступили в суд через месяц после теракта, 25 ноября 2002 года. Инициатива обжаловать действия властей в судебном порядке первоначально исходила не от жертв теракта, а от правозащитников – в частности, от бывшего уполномоченного по правам человека Сергея Ковалева, призвавшего заложников на следующий день после освобождения обратиться в суд. Как сообщил корреспонденту «Газеты» адвокат Игорь Трунов, в настоящий момент рассмотрено 62 иска пострадавших от теракта на Дубровке. Во всех случаях требование компенсации морального ущерба были отвергнуты. Суды ссылались на статью 18 закона «О противодействии терроризму», где записано, что компенсаций морального ущерба можно требовать только с виновников, то есть с убитых террористов. Выбрать игровые автоматы с минимальным депозитом от 50 рублей не так просто, как может показаться на первый взгляд. Все онлайн слоты от 100 рублей доступны в казино Лев и Клубника. Если у вас нет много денег на азарт, то такой вариант как раз для вас.

В качестве примера Трунов приводит цифры в меморандуме, характеризующие операцию как высокоэффективное лечебное мероприятие. По этим данным, госпитализировано 677 человек, из них 21 – в состоянии агонии, близкой к клинической смерти. То есть за вычетом агонизирующих остается 656 человек, из которых 18 детей. Официальная версия состоит в том, что из этих 656 умерло шестеро, что дает 0,9% смертности и говорит о высокой эффективности медицинской помощи и лечения.

Жертвы «Норд-Оста» апеллируют к данным по четырем московским больницам, куда свозили пострадавших. По больничным отчетам, среди госпитализированных умер 71 человек, в том числе 4 ребенка, то есть 10,8% смертности. Детская смертность – вообще 25%. Кроме того, Трунов утверждает со ссылкой на экспертизу, что медпомощь не оказали 58,4% погибших.

Истцы оспаривают в Страсбурге отказ российских судов обязать государство выплачивать компенсацию морального ущерба. Ведь согласно нормам антитеррористического законодательства этот ущерб должны возмещать сами террористы. А на Дубровке, как известно, все 40 боевиков Бараева были убиты. Жертвы теракта считают, что нарушена 6-я статья Европейской конвенции о защите прав человека (право на справедливое судебное разбирательство).

«Мы считаем, что по фактам проверки должны быть привлечены те, кто работал над составлением меморандума, – говорит адвокат. – Скорее всего, это было не одно процессуальное лицо, хотя стоит одна подпись, Вероники Милинчук. Возможно, это просто халатность».

Еще Игорь Трунов жалуется на то, что истцы не знают, сколько свидетелей было опрошено и какие следственные действия проведены. 19 мая 2007 года российская Генпрокуратура приостановила предварительное следствие по уголовному делу «Норд-Оста» в связи с тем, что не установлено местонахождение двух обвиняемых. И в последнее время дело не дают адвокатам.

Но не менее важно и другое: о страшном теракте и гибели 129 невинных человек в России редко вспоминают теперь даже пострадавшие. Причин тому много, но «Газета» рассмотрит две из них.

Молодость

В 2002 году Максиму Максимову было 20 лет. Он учился в Московском институте стали и сплавов и подрабатывал на Дубровке гардеробщиком. Максим одним из первых, когда закончился антракт, увидел вбежавших в вестибюль театра террористов. Зрители, среди которых подавляющее большинство составляла молодежь, подумали, что это часть мюзикла: слишком по-киношному они выглядели, а Максим – что антитеррористические учения. То, что это не спектакль и не учения, гардеробщик понял, когда две смертницы в платках закричали с акцентом: «Все на пол!» Всех завели в зал, и Максим оказался рядом с террористкой, на которой был пояс шахида. «Вместе со мной был младший брат, которого я, на беду, привел подработать. Между нами сидела девочка. Мы остались живы, а она погибла, – рассказывает Максимов. – Я на 100% был уверен, что будет штурм. Наступил какой-то предел, когда смертельно надоело все это. У террористов, по-моему, были похожие ощущения. Они вели себя по-разному: например, террористки нормально относились к мужчинам, а на женщин шипели без конца. Среди них был один блондин, хорошо говоривший по-русски. Читал что-то вроде лекции про независимость Чечни, джихад».

Максим винит в смерти заложников террористов. В зале ему удалось поговорить с Бараевым. «Я спросил его: „На фига ты это сделал? Чего мирно не живешь?“ Он ответил: больше ничего не умею, даже писать толком, отец погиб». Ни к кому Максим претензий не имеет. «Мы лежали в реанимации с девушкой и парнем, который уходил. С ним все время сидела медсестра, била по лицу, чтобы он не заснул и не умер. Ему что-то вкололи, он сразу же ожил, принялся анекдоты рассказывать и песни петь, потом попросил селедки с картошкой. Врач на своей машине в магазин съездил и привез ему картошки с селедкой. За свои деньги купил». Под жалобой в Страсбург Максим не подписывался. Возможно, потому, что молодому человеку надо жить не прошлым, каким бы страшным оно ни было, а настоящим и будущим.

Скромность

54-летняя повар гостиницы «Центральная» Людмила Евдокимова из Орехово-Зуево, может быть, и подписалась бы под заявлением в ЕСПЧ, но ей как-то неудобно. Хотя она до сих пор не отошла от шока и лечит возникшие болячки. Встреча с корреспондентом «Газеты» для этой застенчивой женщины – один из редких поводов выговориться.

«Все пять лет лечусь, власти Орехово-Зуево не помогают. Да я и не знаю, куда обращаться. Как-то в соцзащиту позвонила насчет путевки, мне говорят: „Это не предусмотрено“. Один раз, когда я вышла из больницы, мне дали путевочку в санаторий – вот и вся реабилитация. Я все время думаю, что мне очень повезло, и вспоминаю свою коллегу Танечку Теленкову. Мы вместе сидели в том театре. После штурма и больницы я узнала, что она погибла, а вообще из нашей группы, пришедшей на спектакль по путевке профкома, четверо умерли. Мне-то повезло: когда нас, отключившихся от газа, грузили в автобусы штабелями, я оказалась сверху груды тел. Если бы была внизу, уже пять лет как в могиле лежала. Может, Танечка внизу и была. Не знаю, насколько оправданно было применение газа. Конечно, нас бы поубивали в любом случае: террористы пришли умирать и прямо об этом говорили. Но теперь я не верю в способность государства защитить своих граждан. Не смогли в столице – что уж говорить про окраины. Работать я не могу, меня досрочно отправили на пенсию. Как работать после отравления газом? Гипертония обострилась, диабет, так что спать без лекарств не могу. У меня пенсия 2 тысячи 400 рублей. Помню, со мной в реанимации лежала американка русского происхождения. К ней каждый день из посольства приходили переводчик и представитель, помогали во всем. Слава богу, у меня сын есть и мама старенькая, а то так бы и лежала одна. Хоть бы кто из чиновников пришел, поинтересовался. Понимаю, нас там много было, ко всем не находишься, а все равно обидно было, глядя на американку. Дали мне 50 тысяч, на этом забота государства закончилась. Следователи тоже не приходили, не выясняли картину произошедшего, хотя по телевизору говорили, что практически все заложники уже опрошены.

И знаете еще что? Сейчас ни с кем из товарищей по „Норд-Осту“ отношений не поддерживаю. Несчастье нас почему-то не сблизило. Это в Беслане объединяются, вместе борются за правду, а у нас – тишина».

У НАС НА НЕСЧАСТЬЯ КОРОТКАЯ ПАМЯТЬ?

АЛЕКСАНДР ЦЕКАЛО, заместитель гендиректора Первого канала

Да нет. У славянских народов вообще была кровавая история, происходило много войн, и поэтому общество где-то в файлах мозга хранит эти трагедии. Хорошее у нас так долго не помнят, как помнят плохое. Но обычные люди это помнят сердцем, и оттуда это очень трудно изъять.

А вот государство и власть обязаны помнить головой: заботиться, компенсировать, поощрять, расследовать, искать, находить, наказывать. Кроме того, в память государства вложены деньги налогоплательщиков, и если у них самих она может быть короткой, то государство на это просто не имеет права. Не знаю, я народ или государство, но не думаю, что скоро смогу забыть «Норд-Ост».

ИГОРЬ ТРУНОВ, адвокат

Никаких выводов не делается. Меры, которые должны предупреждать те или иные несчастья, как правило, не осуществляются должным образом. По «Норд-Осту» не было ни надлежащего расследования, ни выводов, и это напоминает мне ситуацию с Кармадонским ущельем. Всем известно, что там есть пульсирующий ледник, который падает в одно и то же место уже четвертый раз, и там погибло много людей, включая съемочную группу Сергея Бодрова-младшего. И тем не менее сейчас там снова проводится дорога и начинается строительство жилья. Счастье лишь в том, что он падает раз в 70–80 лет, но в этот раз он рухнул раньше, а теперь в связи с общим потеплением это может происходить гораздо чаще. Люди снова могут пострадать, и питательная среда для повторения трагедий имеет место быть.

ДАНИИЛ ГРАНИН, писатель

Абсолютно короткая. Мы как можно быстрее стараемся забыть все неприятности и думаем, что это поможет. Но это чисто советское наследство. Советская власть очень любила избавлять нас от всяких неприятностей, оберегая наше счастливое самочувствие, мол, все хорошо и все идет к лучшему.

А сейчас мы толком и не знаем, что предпринимает власть. То ли это результат работы антитеррористического комитета, то ли естественное движение жизни.

ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВ, председатель комитета Госдумы по безопасности (фракция «Единая Россия»)

У всех по-разному, а для тех, кого это коснулось, подобное просто не забывается и уходит только вместе с жизнью. Но и сделано очень многое: принят закон, издан указ президента.

В этом году более чем на 60% по сравнению с прошлым годом сократилась террористическая активность. А если как точку отсчета вспоминать год, когда произошла трагедия в Беслане, то это сокращение идет в несколько раз. То есть на фоне роста террора в мире Россия сегодня научилась реально противостоять этой угрозе, и, по сути, мы теперь имеем только единичные случаи.

Когда происходит теракт, то абсолютно все бывают потрясены, и это особенность не только российской души, но и во всем мире так. Особенность таких преступлений и состоит именно в том, чтобы устрашить общество. Бывает много жертв, гибнут дети – самое святое, что у нас есть, происходит огромный стресс, и все общество потрясено. Но человек живет, и это постепенно уходит на второй план.

А вот когда это происходит вновь, то люди реагируют импульсивно, ведь никто не отсчитывает системно. По сути, реакция на эмоциональном уровне именно такая, на какую и рассчитывают террористы.

Вот нам говорят, что ситуация в Ингушетии в этом году крайне тяжелая. Я посмотрел: и по статистике сегодня там ситуация лучше, чем была в прошлые годы. Разумеется, это не должно никого успокаивать, да и теракты там еще случаются. Но террористы специально навязывают то, что в Ингушетии абсолютно безнадежная ситуация. Их цель – заронить в обществе сомнения и ввести его в состояние испуга и недоверия к власти.

Но государство об этом помнит и никогда не забывает. Президент принял Россию, когда ее потрясали теракты и даже его пытались взять за горло и диктовать условия. А сейчас это уже прошлое, к которому, надеюсь, мы никогда не вернемся. Но это зависит от всех нас.

GZT.ru