главная arrow 2004 arrow Нестокгольмские синдромы

home | домой

RussianEnglish

связанное

Устиновская Екатерина
Уже 22 года...
24/10/24 13:38 дальше...
автор Аноним

Курбатова Кристина
Детки
Милые, хорошие наши детки!!! Так просто не должно быть, это ...
30/06/24 01:30 дальше...
автор Ольга

Гришин Алексей
Памяти Алексея Дмитриевича Гришина
Светлая память прекрасному человеку! Мы работали в ГМПС, тог...
14/11/23 18:27 дальше...
автор Бондарева Юлия

Нестокгольмские синдромы
Написал Анна Рудницкая/Anna Rudnitskaya   
22.10.2004
«Московские новости»

Два года назад несколько сотен человек — заложников «Норд-Оста» — подверглись воздействию газа неизвестного содержания. Часть из них погибла, остальные оказались в больницах. Состав примененного спецсредства был объявлен государственной тайной (подробнее см. досье). Официально известно только, что газ был безвредным: об этом, выступая в эфире американской телекомпании, заявил лично президент Путин.

Но есть на этот счет и другие мнения.

Вспомнить все

Свидетель Алексей Миняев очень огорчил следователя.

— Расскажите все, что успели увидеть и запомнить,— попросил его сотрудник прокуратуры, допрашивавший освобожденных заложников «Норд-Оста».

— Я работал там гардеробщиком,— ответил Алексей. Больше он ничего не помнит ни про захват, ни про штурм здания. Родные нашли его в реанимации 13-й больницы на третий день после штурма. «Где я?» — спросил он маму. Она объяснила. Он стал спрашивать про друзей. Она начала рассказывать: кто-то погиб, кто-то в больнице, кто-то уже дома… Он перебил ее и снова спросил: «А почему я в больнице?..»

Врачи сначала объясняли потерю памяти защитными реакциями организма. Но Леша не помнил не только того, что происходило в здании Театрального центра на Дубровке,— он не запоминал, что с ним происходит. Спустя полтора месяца его выписали из 13-й больницы с записью в графе «клинический диагноз» — «жертва преступления и терроризма». Дальше было сказано про потерю памяти и про то, что «постгипоксическое состояние вызвано применением вещества наркотического действия».

«Ретроградная амнезия» — эти слова Антонина Ивановна, Лешина мама, выговаривает без запинки: «Я запомнила, потому что видела как раз передачу, что-то вроде „Очевидное — невероятное“, там про такую болезнь рассказывали». Невероятное стало очевидным очень быстро: Антонине Ивановне пришлось подсказывать сыну, где и во сколько он встречается с друзьями и куда положил учебник. После 13-й больницы Леша провел еще полгода в Центре патологии речи и только потом смог вернуться к занятиям — он учится на эколога в Московском социальном университете.

В районной поликлинике, как и в университете, Лешину историю знают все: слово «Норд-Ост» написано у него крупными буквами прямо поверх медицинской карты. Всего таких карт в поликлинике три, Леша кроме себя знает еще Тамару Юсупову: она работала в «Норд-Осте», сейчас на пенсии, чувствует себя очень плохо и уже оформила инвалидность III группы. Леша с мамой тоже собирались: терапевт сказала, что инвалидность положена, но заведующая по ВТЭО приняла их не очень радушно. «Надо бы пока продолжить лечение,— сказала она.— Как у вас с деньгами?»

— У нас сложилось такое впечатление, что если есть деньги, то надо лечиться, а если нет, то и не надо,— недоумевает Антонина Ивановна.— А на меня она накричала: говорит, он сам дееспособен, вы из кабинета выйдите, я с ним буду разговаривать!

— А я уже видеть врачей не могу… — добавляет Леша.

По данным консультативного кабинета при 13-й больнице, который был открыт для пострадавших в «Норд-Осте», таких, как Леша, среди бывших заложников более тридцати человек. «Энцефалопатия гипоксического и смешанного генеза» — так обтекаемо называется их состояние на языке медицинских документов.

— Что вам объясняли врачи? Это газ виноват?

— Они говорят, может быть,— отвечает Леша.

— А от чего еще-то? — спрашивает мама.— Двадцать лет до этого прожил — только от насморка лечились. От насморка память не теряют.



Все забыть

Ксении 17 лет. Она сидит у окна, смотрит прямо перед собой и тихо отвечает на вопросы. Два года назад она еще училась в школе, на «Норд-Осте» была с другом… Непроизнесенный вопрос повисает в воздухе. Ксения тихонько кивает:

— Он погиб.

Она не плачет — просто останавливается ненадолго, потом рассказывает опять. Про то, как пришла в себя в 1-й Градской больнице спустя несколько часов после штурма, к удивлению врачей, считавших ее безнадежной: «Меня привезли в очень тяжелом состоянии, я не реагировала ни на что — меня везли просто как труп». Про то, как ее выписали спустя неделю и она чувствовала себя нормально, пока год назад не стали сдавать нервы. И пока весной она не заболела гриппом, после которого все никак не проходил кашель, и думали, что это воспаление легких, а оказалось — бронхиальная астма. И что теперь каждую весну ей придется проводить в больнице несколько недель.

Виноват ли в этом газ — об этом Ксения Маташенкова точно тоже не знает. Врач в поликлинике сказал, что наверняка: никто из ее родственников астмой никогда не страдал, и среди возможных осложнений после гриппа это заболевание тоже не числится. Еще этот врач посоветовал ей никому в больнице про «Норд-Ост» не рассказывать: вообще лечить не станут…

C бывшими товарищами по несчастью она не общается: «Только хуже становится, когда вспоминаешь все это…» В театры и кино тоже не ходит. Решила однажды сходить на премьеру в «Пушкинский» — увидела красные кресла и умчалась в ужасе… Из всех развлечений ей осталось единственное — мюзикл «Нотр-Дам»:

— Я там уже четыре раза была. Не то чтобы очень нравится… Просто иногда мне хочется почувствовать себя как будто там. И тогда я иду на мюзикл.

Она боится ездить в метро, боится темных улиц, боится смотреть телевизор: «После Беслана еще тяжелее стало: я понимаю, что не надо лучше включать новости, а не могу, все равно смотрю. Хотя мне и так кажется постоянно, что меня сейчас взорвут, что за мной следят, что меня кто-то хочет убить». Никакие психологи с ней не работали, да она и не обращалась: Ксюша сама на психолога учится и слишком хорошо знает все, что они могут сказать…

— Знаете, что меня раздражает: когда говорят про этот стокгольмский синдром… У меня никакого стокгольмского синдрома нет, я этих террористов не оправдываю. Но их я хотя бы могу понять. С нами сидели девушки молодые, 16 — 17 лет, они рассказывали, как им тяжело там живется, в Чечне… У меня больше злости на наше правительство, чем на чеченцев. Мой друг задохнулся, его даже не довезли до больницы. Почему так случилось?

Ксения вытирает блестящие глаза. На меня она не смотрит, и правильно — что я могу ответить?



Все здоровы?

Многие из бывших заложников не стали встречаться с корреспондентом: хотят все забыть, не хотят обсуждать состояние своего здоровья… Среди тех, с кем мне удалось поговорить — Елена Виноградова, после «Норд-Оста» обнаружившая у себя увеличение щитовидки — теперь ей нужна операция стоимостью 17 тысяч рублей. Есть бывший капельдинер «Норд-Оста» Любовь Свиридова, ставшая инвалидом III группы — у нее проблемы с сосудами и все время болит голова, необходимые ей лекарства стоят 15 тысяч рублей в месяц, а она пенсионерка и работать больше не может. Есть просившая не называть ее имени женщина, которая была на ранней стадии беременности во время теракта, и ребенок родился с тяжелой патологией. Никто не возьмется сказать наверняка, в чем причина — есть десятки потенциальных факторов риска, но среди знакомых этой женщины, которые рассказывали мне о ее беде, все уверены: это «Норд-Ост». А откуда взяться другому отношению, если все, что касается состояния здоровья бывших заложников и последствий применения газа, окружено такой тайной?

В Московском комитете здравоохранения на наш запрос руководитель пресс-службы Любовь Жомова ответила кратко: «Все бывшие заложники прикреплены к районным поликлиникам по месту жительства. Тяжелых заболеваний нет. Мы специально ими не занимаемся — отслеживаем по факту обращений». О Тамаре Юсуповой и Любови Свиридовой (а ведь таких людей наверняка больше) там тоже ничего не знают. «Инвалидов среди бывших заложников нет»,— бодро ответили в пресс-службе.

В «Норд-Осте» было несколько десятков детей, для них открыли диагностический кабинет в Филатовской больнице. «Наше дело — лечить, а не исследовать,— сказал корреспонденту „МН“ главврач Владимир Попов.— Чтобы говорить, что конкретные заболевания вызваны применением газа, нужно сравнить этих детей с другой группой. Это очень интересно, но этим должен заниматься кто-то другой». Кого-то другого за два года это так и не заинтересовало.

В консультационном кабинете 13-й больницы по просьбе корреспондента «МН» посчитали: 82 бывшим заложникам поставлен диагноз «гепатопатия» (нарушения работы печени), 41 — миокардиодистрофия (сердце), 16 — нефропатия (почки)… Несколько мужчин жаловались на потерю слуха — их отправили в Центр патологии речи. Главврач больницы Леонид Аронов отвечает на вопрос о том, как эти диагнозы могут быть связаны с последствиями применения газа, уже хорошо известной фразой: «Прямой связи нет. Отравляющих веществ в газе не содержалось».

Выжив в «Норд-Осте», бывшие заложники оказались теперь заложниками нищей и неприветливой медицины — с очередями в районных поликлиниках, кричащими заведующими, с бесплатными рецептами на лекарства, которые не отоваривают аптеки… Им, конечно, не позавидуешь. Им не позавидует никто — кроме разве что родственников тех 129 человек, что не пережили воздействия «безвредного» газа вовсе.

Роднит живых и мертвых одно — диагноз. В справках о смерти родные погибших заложников прочитали то же, что выжившие — в своих медицинских картах: «Жертва терроризма». Тут медицина, конечно, бессильна.

ДОСЬЕ МН

Что говорили о «безвредном» газе

Министр здравоохранения Юрий Шевченко спустя четыре дня после штурма объявил, что примененный газ являлся производным фентанила — используемого в анестезиологии анальгетика (его передозировка может вызывать кому и смерть в результате остановки дыхания и кровообращения). Позднее в ответ на официальный запрос Комитета Госдумы по охране здоровья с требованием раскрыть состав газа глава Минздрава ответил, что «эти сведения относятся к государственной тайне».

Свою версию изложил заместитель начальника штаба Всероссийской службы медицины катастроф Борис Гребенюк. Защищая врачей, которых замглавы МВД Владимир Васильев обвинил в несвоевременном оказании медицинской помощи, Гребенюк заявил: «В ходе операции на „Норд-Осте“ спецслужбы применили триметилфентанил — один из самых ядовитых газов. Антидота ему просто не существует. Медики действовали по ситуации».

Зарубежные эксперты полагают, что при штурме «Норд-Оста» могли быть использованы сильнодействующие отравляющие вещества. Химик Вил Мирзаянов два года назад предположил в интервью «МН», что это мог быть газ BZ, который испытывался в госпитале им. Бурденко. «У тех, кто выжил, могут быть проблемы со здоровьем. У веществ такого рода — отложенное действие»,— предупредил ученый.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

27 октября 2002 года


«Двое заложников умерли от огнестрельных ранений, еще 116 — от последствий применения спецсредств».

28 октября 2002 года

«Люди гибнут не собственно от применения газа. Это от применения газа и как следствие применения его в таких нестандартных условиях».

30 октября 2002 года

«Мы не наблюдаем у больных влияния спецсредств, зато налицо последствия жестокости террористов».

(Из публичных выступлений председателя Московского городского комитета здравоохранения Андрея Сельцовского)

просмотров: 6477 | Отправить на e-mail

  комментировать

добавление комментария
  • Пожалуйста, оставляйте комментарии только по теме.
имя:
e-mail
ссылка
тема:
комментарий:

Код:* Code
я хочу получать сообщения по е-почте, если комментарии будут поступать еще

Powered by AkoComment Tweaked Special Edition v.1.4.6
AkoComment © Copyright 2004 by Arthur Konze — www.mamboportal.com
All right reserved

 
< Пред.   След. >