Они обе, слава богу, выжили. Так вот из этих расшифровок видно, как они умоляли – все, что угодно, только не штурм. Власти же в то же время, устами, в том числе, мэра Лужкова, утверждали, что наладить переговорный процесс с людьми внутри театра никак не удавалось. И 26 октября, в 5.30 утра, был пущен газ – секретный военный газ. В результате террористы были ликвидированы, а от газа погибли 125 заложников. 67 — в ходе штурма, 58 человек скончались в автобусах и больницах. Вот так разрешилась эта трагедия. Ну а потом все было по полной программе: естественно, журналисты оказались чуть ли не главными виноватыми, началось закручивание гаек в СМИ, началась борьба с экстремистами — прежде всего, на телевизионных каналах, в газетах, журналах, ну и так далее. Сегодня мы будем говорить о трагедии с теми, кто выжил. И у нас в студии Марат Чулпанович Абдрахимов, актер мюзикла «Норд-ост», который был в заложниках. Здравствуйте, Марат. Спасибо, что пришли.

М. АБДРАХИМОВ: Добрый вечер.

Е. АЛЬБАЦ: И актер Константин Сироткин, тоже актер мюзикла «Норд-Ост». Здравствуйте, Константин.

К. СИРОТКИН: Здравствуйте.

Е. АЛЬБАЦ: Спасибо, что пришли. И у нас в студии Дмитрий Эдуардович Миловидов, отец двух заложниц. И я так понимаю, Дмитрий, что, к сожалению, одна ваша девочка выжила, а другая нет, так?

Д. МИЛОВИДОВ: Да. Одну отпустили до штурма, вторая показалась боевикам слишком взрослой, ее оставили в зале, и девочку без оказания медицинской помощи, сбросили в автобус, который никуда не ездил, в который были сброшены трупы, спрятаны от внимания СМИ и общественности.

Е. АЛЬБАЦ: Сколько ей было лет?

Д. МИЛОВИДОВ: Ниночке было 14.

Е. АЛЬБАЦ: Примите еще раз мои самые искренние соболезнования, и соболезнования всем тем пережившим эту трагедию, тем, у кого погибли там близкие, и для кого эти 5 лет, 10 лет, 15, 20, это будет всегда незаживающая рана. Тут много, кстати говоря, тех, кто писал на сайт передачи в Интернете. Например, Максим Анохин из Смоленска, аспирант, пишет: «То, что вы пережили 5 лет назад – это наше общее горе. Позвольте выразить вам свою благодарность за ваше мужество». Я думаю, что многие наши слушатели присоединятся к этим словам. Я напоминаю нашим слушателям, что вы можете посылать нам свои СМС-сообщения по телефону 970-45-45, а телефон прямого эфира 363-36-59, код России 7, код Москвы 495 (для тех, кто живет за пределами страны и за пределами Москвы). Я надеюсь, что во второй части передачи мы вместе с Натальей Кузьминой, со звукорежиссером, с которым мы сегодня работаем, будем принимать ваши звонки в прямом эфире. Теперь я хочу сначала спросить актеров Марата Абдрахимова и Константина Сироткина. Террористы ворвались в зал в начале второго акта, да? Что тогда шло? Какая сцена была?

М. АБДРАХИМОВ: Самое начало — это летчики, был такой стэповый номер, очень веселый. Перед вторым… В антракте мы стоим за кулисами, когда начинается увертюра, и было состояние, честно говоря, подавленное (мы часто об этом говорили), но выходить на сцену очень не хотелось. Объяснить это на тот момент было очень сложно – вот не хотелось на сцену.

Е. АЛЬБАЦ: Это еще до всего?

М. АБДРАХИМОВ: До всего – идет увертюра. Открывается занавес, и мы начинаем делать то, что делали каждый вечер.

Е. АЛЬБАЦ: Вы были в этой сцене, да?

М. АБДРАХИМОВ: Да, мы все были в этой сцене.

Е. АЛЬБАЦ: И вы, Константин, были в этой сцене?

К. СИРОТКИН: Да, в том числе.

М. АБДРАХИМОВ: Нас было 10 человек – те, которые попали. По счастливой случайности все девочки практически в этой сцене не были заняты. Девочки, которые стояли за кулисами, успели убежать. Они бегом бежали, и у нас так получилось, что те гримерки, где они находились – они были за железными дверьми, они успели быстро-быстро закрыть все двери. Был другой вход, в который можно было вбежать, но террористы об этом не знали. Он отсиделись там, а потом, к вечеру, они через окна, связав костюмы, покинули помещение. А мы остались на сцене. По проходу пошел человек в камуфляже. Я совершенно был спокоен, потому что до этого часто было в других театрах – появлялись люди в форме, останавливали шоу, говорили, что пришла информация, что заложена бомба, или еще что-то. Мы спокойно выходили на улицу, ждали полчаса, проходили люди с собаками, говорили, что все в порядке, и можно было продолжать. На моей памяти было раз пять такое. Поэтому я был абсолютно спокоен. Думал – ну вот, начинается. Но началось нечто другое – он залез на сцену, начал что-то кричать. Остановите музыку…

По-русски?

М. АБДРАХИМОВ: Да. И естественно, остановить такое очень сложно – играет большой оркестр, много народа, и тут — автоматная очередь вверх. В этот момент мы, конечно, резко остановились, не поняли, что случилось. Всем говорят — в зал. Я оставляю свою канистру на сцене.

Е. АЛЬБАЦ: А что за канистра? мой реквизит — мы были летчики-механики, техники.

М. АБДРАХИМОВ: Это был мой реквизит.

Е. АЛЬБАЦ: А вы летчик были, да?

М. АБДРАХИМОВ: Да, летчики. Летчики-механики. Знаете, такие техники.

Е. АЛЬБАЦ: А вы, Константин, кем были.

К. СИРОТКИН: Я тоже механиком.

М. АБДРАХИМОВ: Мы с Костей были рядом. Стояли.

К. СИРОТКИН: В одной группе были. У нас было три человека механики, остальные…

Е. АЛЬБАЦ: Вы танцевали и пели?

М. АБДРАХИМОВ: Танцевали и пели, как всегда в мюзиклах и бывает. Я оставил эту канистру, потом ее конечно склоняли по разному – то причисляли чеченцам, то еще кому-то – это была моя канистра. И все, нас согнали в зал, естественно, тут же заполонили… по всем проходам появились женщины-шахиды в черных костюмах с закрытыми лицами, в руках автоматы, пистолеты, гранаты, лимонки. Говорят – садитесь. И помню, первый вопрос у зрителей – это что, по действию так задумано?

Е. АЛЬБАЦ: Так спрашивали зрители? Они думали, что это сценарий?

М. АБДРАХИМОВ: Да, да. Ну, кто мог подумать вообще? Я говорю – да нет, по-моему, это все серьезно. Все.

Е. АЛЬБАЦ: Сколько часов это для вас продолжалось?

М. АБДРАХИМОВ: В смысле, сколько мы были? Все 57. Тот, который поднялся – тут началась политинформация – что происходит в Чечне, и так далее, и те претензии, которые они предъявляют нашему правительству. Тут же в ответ люди начали говорить – а мы тут при чем? Если у вас проблемы с правительством, шли бы в правительство, его бы захватывали. Ну, естественно, сразу начались проблемы, что делать с детьми. И хорошо, что под шумок мы какое-то количество детей, иностранных детей, маленьких детей, вот рядом со мной сидел ребенок, мы сразу сказали, тебе мало лет, 7 – не больше. И его удалось… Там сразу быстро связались с отцом, он подъехал, забрал ребенка и т. д. То есть, рядом сидящие, которые были рядом со мной — мы их быстро выпроводили. Ну и пошли долгие часы ожиданий и т. д. Переговоры.

Е. АЛЬБАЦ: Мы сейчас к этому вернемся. Константин, вы тоже спустились в зал, да? Вы рядом с Маратом сидели?

К. СИРОТКИН: Нет, так получилось, что… Я сидел на первом ряду.

Е. АЛЬБАЦ: Прямо около оркестровой ямы?

К. СИРОТКИН: Около оркестровой ямы. Причем стул, на котором закрепили эту разрывную бомбу, которые были у них на поясах, она была как раз направлена на меня. А Марат сидел на два-три ряда сзади.

М. АБДРАХИМОВ: А все остальные ребята, которые летчиков играли, сидели в совершенно другом секторе – к сожалению, так получилось. Механики — в одну сторону, а летчики — в другую сторону. Я все ругался, думал – ну, кой черт ты уселся на первый ряд? Подальше бы от этой бомбы. Хотя, честно говоря, как только происходил момент, как они чего-то боялись, обязательно рядом со мной стояла женщина с поясом, стояла со мной всегда. Их очень бесила наша камуфляжная форма. Тем более, что у нас пилотки со звездами. Ну, у нас такая была стилизация под довоенные костюмы СССР. Но звезды, видимо, их все равно очень раздражали.

Е. АЛЬБАЦ: Спасибо большое. Теперь у меня вопрос к Д. Миловидову — а где ваши девочки сидели?

Д. МИЛОВИДОВ: Мои девочки изначально сидели на 10 ряду.

Е. АЛЬБАЦ: А сколько всего рядов было в театре?

Д. МИЛОВИДОВ: Если не ошибаюсь, 22 ряда в партере и 6 рядов бельэтажа и около 12 рядов в амфитеатре.

Е. АЛЬБАЦ: Они в 10 ряду партера сидели?

Д. МИЛОВИДОВ: В 10 ряду. Как раз потом, позднее, здесь была установлена большая бомба. А потом, когда террористы пригласили маленьких детей выйти к сцене, старшая, Ниночка, за руку вывела к сцене сестру.

Е. АЛЬБАЦ: А сколько сестренке?

Д. МИЛОВИДОВ: Сестренке было 12. Есть кадры технической съемки, которая все время велась в зале. Там видно, как две мои девочки выходят к сцене, одна уходит к жизни, а старшую сажают в зал — она им показалась очень взрослой. А мне удалось найти соседей, кто сидел рядом с моей дочкой. Последствия чудовищные – журналистка из Калининграда потеряла память, у нее был паралич конечностей — она не помнит, что происходило в зале, сидела ли она рядом с погибшим мужем, что там происходило. На прошлую годовщину она нашла в себе силы вернуться в этот зал, чтобы попытаться хоть что-то вспомнить. Есть кадры, которые снимали террористы в зале. Там видны… боевые действия направлены на то, чтобы заставить террористов обеспечить заложников необходимыми предметами гигиены. При этом этот момент истолкован федеральными СМИ впоследствии как – вот, смотрите, «стокгольмский синдром». А женщина просто требовала от террористов, простите, прокладки. Она с комсомольским прошлым, очень боевой человек.

Е. АЛЬБАЦ: Получила?

Д. МИЛОВИДОВ: Да, все было доставлено – благодаря, в частности, Анне Политковской, покойной, и доктору Рошалю — надо тут помянуть его добрым словом, в данном конкретном случае. И она, эта женщина, этого добивалась. Но она не помнит, что с ней рядом сидела моя дочь. Вот такие последствия этого газа.

Е. АЛЬБАЦ: А младшую через другой вход вывели, о котором говорит Марат?

Д. МИЛОВИДОВ: Если не ошибаюсь, вход слева, если смотреть на сцену. Там выводили детей иностранцев, в выводимой группе оказались даже дети и 17 лет.

Е. АЛЬБАЦ: Это в первый же вечер, или на следующий день?

Д. МИЛОВИДОВ: Это первый час после захвата.

М. АБДРАХИМОВ: Там под шумок удалось достаточно много детей вывести.

Д. МИЛОВИДОВ: Это в то время, когда раздавались странные и непонятные сведения о том, что выпущено около сотни заложников, в числе списка этих заложников был записан Юра Мазихин, Петр Маркин.

Е. АЛЬБАЦ: Это кто?

К. СИРОТКИН: Это актеры, которые вылезали сами через третий этаж. То есть, они не выходили на сцену.

Е. АЛЬБАЦ: То есть они спустились, связали одежду, да?

К. СИРОТКИН: У нас в каждой гримерке была громкая связь того, что происходит на сцене, потому что гримерки находились достаточно далеко от сцены. Поэтому, чтобы слышать и не опоздать на свой выход, у нас всегда работала громкая связь. Поэтому, когда услышали выстрелы, естественно, ребята сделали выводы.

Д. МИЛОВИДОВ: Но факт остается фактом – в начале захвата часть детей была выпущена.

Е. АЛЬБАЦ: А у Ниночки был мобильный телефон?

Д. МИЛОВИДОВ: К сожалению, в этот вечер мобильник у нее отсутствовал, и больше мы о ней ничего не знали – вплоть до 28 октября. Когда, наконец, нашли ее в морге – только 28. Потому что сперва было заявление бывшего на сегодняшний день статс-секретаря МВД г-на Васильева, генерала Васильева — о том, что дети не погибли, о том, что спецсредства не применялись, потом он пошел на попятную. А дети погибали — уже к 8 часам без оказания помощи погибло 6 детей, еще четверо детей погибло в больницах.

Е. АЛЬБАЦ: Вы имеете в виду 26 октября?

Д. МИЛОВИДОВ: Я имею в виду 26-го, после штурма. Всего под штурм попало 111 детей – это согласно материалам прокуратуры. Что там считал Рошаль – простите, я не могу за это отвечать. Согласно материалам прокуратуры — 111 детей школьного возраста. Огромное количество их попало под газовую атаку. О последствиях мы можем только догадываться.

Е. АЛЬБАЦ: А сколько выжило?

Д. МИЛОВИДОВ: Десять детей погибло. Часть детей была выпущена – часть в первые часы, часть… трое вышло с Кобзоном, вместе с Любовью Корниловой потом было выпущено еще 8 детей, часть убежала вместе с актерами — статистика до конца не ясна, конечно.

Е. АЛЬБАЦ: Понятно. Спасибо. Константин Сироткин, скажите, вы штурм помните?

К. СИРОТКИН: Часть – в принципе, да.

Е. АЛЬБАЦ: Часть – это до того, как пустили газ?

К. СИРОТКИН: До того, как я, наверное, потерял сознание – вот до этого момента.

Е. АЛЬБАЦ: Вы по-прежнему сидели в первом ряду?

К. СИРОТКИН: Нам не разрешали двигаться особо по залу. В крайнем случае, если мы ходили в оркестровую яму (пардон)…

Е. АЛЬБАЦ: Там туалет был.

К. СИРОТКИН: Да, туалет. И только от нее и до своего места – в принципе, они достаточно серьезно следили. Даже в первый момент одна чеченка, которая была первая сразу перед сценой, в меня выстрелила. Ты, наверное, не знаешь этот момент? Или знаешь?

Д. МИЛОВИДОВ: Не слышал.

К. СИРОТКИН: Ну, видимо, я слишком долго усаживался, и я только услышал, как просвистела пуля около виска. Сейчас это смешно, но тогда — О, надо быстро садиться. И я помню, что стал гаснуть свет постепенно, и какое-то белое облако стало опускаться сверху. Я, по совету своей соседки, которая со мной сидела, Оля. Она говорит – закрывай быстрее нос и рот, все, не дыши. И я так чуть-чуть прикрылся, но, видимо, недостаточно.

Е. АЛЬБАЦ: А где очнулись?

К. СИРОТКИН: Уже в 13-й больнице, в палате, со всеми остальными, кто там пострадал.

Е. АЛЬБАЦ: То есть вас там много было, в 13-й?

К. СИРОТКИН: Много. В принципе, там освободили сразу этаж, или два этажа. То есть, все больницы близлежащие были готовы к приему заложников. Но, видимо, недостаточно быстро их доставили в больницы – видите, часть, как оказалось, потом я узнал — погибла.

М. АБДРАХИМОВ: Во-первых, не знали, от чего лечить.

К. СИРОТКИН: Да, было непонятно.

М. АБДРАХИМОВ: Они не знали, что делать. Они ждали огнестрельные, рваные раны, увечья – что-то такое. А нужны были искусственные легкие, нужен был антидот. А ни у кого ничего не было – это же было секретно. Я выходил из зала своими ногами.

Е. АЛЬБАЦ: Вы своими ногами вышли?!

К. СИРОТКИН: Да. Марат — единственный, кто вышел своими ногами.

М. АБДРАХИМОВ: Да. Но я не видел, чтобы кому-то делали антидот вообще. Лежали синюшные люди на холодном бетонном полу — естественно, октябрь месяц, дождь со снегом, выбиты все окна, люди, в чем они были, в театр пришли – естественно без верхней одежды, которая была сдана в гардероб, лежали на свежем воздухе, что называется. Синего цвета. У меня был шок, я говорю, что – они что, все умерли? Человек, который меня выводил, говорит — да! Вот я шел через маленький проход, была маленькая дорожка, которая была заполнена людьми, которые лежали – волосы от страха просто шевелились. Я был в шоке.Ну, хорошо, что большую часть все-таки откачали. Но картина была ужасающая на самом деле.

Е. АЛЬБАЦ: А таких как вы, кто шел – было много?

М. АБДРАХИМОВ: Да нет, не много. Просто получилось так, что я не спал все эти часы,— я не могу спать сидя, не получается. И еще, очевидно, в состоянии шока – я не чувствовал ни голода, ни жажды, ничего. Я чувствовал, что язык не поворачивается – значит, не хватает воды. Значит, нужно глотнуть воды. Естественно, не было никакого сна, ничего не было. Но перед штурмом, буквально в 3 часа ночи, когда все ждали Казанцева, и чеченцы расслабились – это было видно: они начали улыбаться, разговаривать, свое оружие могли поставить к стенке.

Е. АЛЬБАЦ: Вы имеете в виду генерала Казанцева?

М. АБДРАХИМОВ: Да. И так как не разрешали прятаться под стульями, под креслами – но им было уже все равно, и я залез, лег на пол под кресла, подстелил там газетку, и отрубился на эти три часа. В этот момент произошла газовая атака. Газ я пропустил, я лежал лицом вниз, и видимо, это меня спасло – я не надышался очень сильно. Я проснулся, понял, что начался штурм, я поднялся, сел на кресло, облокотился вниз головой на впереди стоящее кресло, и видимо, тогда я чуть-чуть отрубился. Когда меня стали трясти сзади, спросили – можешь идти? Я сказал – да, могу. Говорят – выходи. Я смотрю — рядом со мной практически никого нет, лежит только мой сосед, парень Андрюша Вороневский, который, к сожалению, как оказалось, потом погиб, и рядом с ним его отчим был – он тоже погиб. А его мама выжила – мы потом общались с ней. А я когда встал, думаю,— который час? Я его тормошу, спрашиваю — Андрюха, который час? Он не отвечает. Думаю – что я человека мучаю? Мы с ним не спали трое суток — пусть спит. И я не стал его будить. А наверное, надо было. И потом, когда меня уже начали выводить, я, когда сидел в автобусе, думаю еще – на случай того, если все будет хорошо – Марат, у тебя лицо нерусское,— что начнется? Думаю, что ты можешь сказать? Что на тебе костюм, что на петличке твоя фамилия, что ты актер, что у тебя на военных сапогах стэповые набойки – надо как-то объяснить, сказать, что ты актер. Но естественно, никто не разбирался, меня просто вывели и повели куда-то. Я спрашиваю – мы куда? — Там разберутся. А когда привели — лицом к стенке, руки вверх, ноги раздвиньте, и стойте. Я говорю – знаете, я даже руки поднять не могу. Но я еще даже не знал, что был газ, не мог понять — у меня голова кружится, меня тошнит, я не могу понять, что случилось. Подходит один световик, говорит – это наш, это актер. – Разберутся. Подходит продюсер, человек, ответственный по костюмам, говорит – это наш.— Не важно. Никто никого не слушает. Потом меня начало (извините) уже рвать, тошнить, очень сильно болела голова – нас всех, подозреваемый – был еще парень, весь заросший – его тоже приняли за чеченца. Парень из Риги, я забыл, как его зовут.

К. СИРОТКИН: Зальцерман.

М. АБДРАХИМОВ: Да. Но он был восточных кровей, весь заросший – естественно, сразу подозрение. И нас повезли в соседнюю школу, где находилась выездная прокуратура, очевидно. Меня привели, начали такой допрос с пристрастием — где живу, прописка. Я не мог вспомнить номера своего телефона. Они мне говорят – есть у тебя друзья? — Есть. Адрес. Я говорю – я могу ошибиться, дайте мне воды — у меня язык не поворачивается, все пересохло. Вот скажешь — потом дадим. Такое ощущение, как будто в каком-то фашистском лагере. Боже мой! В общем, в итоге, телефон я сказал правильный, но по этому телефону не позвонили, позвонили участковому, спросили, есть ли такой дом на вашей территории. Он сказал – нет, вы врете.— Вы все врете, нет такого адреса. Но почему-то этот товарищ, участковый, тут же позвонил моему другу и сказал – вы знаете, его уже расстреляли, как террориста. Откуда такая информация? Человек там просто с ума сходил. Можете представить. Хорошо, что ума хватило до родителей это все не донести, которые также переживали в Уфе за меня очень сильно.

Е. АЛЬБАЦ: Марат, извините, я вас прерываю – у нас на «Эхе» сейчас новости. Мы вернемся через две минуты в эфир.

НОВОСТИ

Е. АЛЬБАЦ: Еще раз добрый вечер, 19.35, в эфире радиостанция «Эхо Москвы», мы вещаем на частоте 91,2 ФМ, у микрофона Евгения Альбац, и здесь мы вместе с актерами Маратом Абдрахимовым и Константином Сироткиным, а также с Дмитрием Миловидовым, отцом двух заложниц, Ио дна его девочка, Ниночка, погибла — мы вспоминаем то, что произошло 5 лет назад – завтра будут эти 5 лет, когда 23 октября 2002 г. террористы захватили здание театра на Дубровке, где шел мюзикл «Норд-ост», 912 человек были взяты в заложники, 5 человек были расстреляны почти сразу, а еще 125 человек погибло во время штурма. И особенно после – от газа, который был применен для разрешения той проблемы, которую террористы создали властям в Москве. Некая Людмила из Москвы меня спрашивает: «Г-жа Альбац, какую целью вы преследуете этой передачей, ковыряясь в до сих пор не заживших ранах. Если вы просто хотите напомнить об этой трагедии, то не сомневайтесь – о ней помнят». Во-первых, Людмила, о ней не помнят – у нас вообще в Отечестве короткая память. Во-вторых, если вы не в курсе, есть такое понятие – справедливость. Погибли люди, в том числе, дети. И за это никто не ответил. И огромное количество людей погибло, как здесь говорили Марат, Константин и Дмитрий,— потому что был применен секретный военный газ. А врачам не дали в руки антидот, то есть, что-то, что позволяло действие газа остановить. Людям не была оказана медицинская помощь. В 21 веке такие вещи не могут происходить. Да, не только Россия, но и многие другие государства не вступают в дискуссии с террористами. Вопрос спорный. Да. Погибают — от путь, от взрывов. Здесь погибли от газа. И погибли не потому, что газ был смертельный, а потому, что врачам не дали средства борьбы с этим газом. Врачи не могли помочь. Потому что не пришло в Глову остолопам из Минздрава и из Московского горздрава развернуть военно-полевой госпиталь прямо у театра, а не везти людей в автобусах. Потому что не согнали достаточное количество машин Скорой помощи. Потому что вместо того, чтобы людям придерживать языки, какое-то количество людей умерло от того, что у них запали языки. И так далее. Потому что за смерть людей надо отвечать. А у нас за это никто не ответил. И вопрос к Д. Миловидов. Вопрос от Владимира, из США: «Возбуждено ли уголовное дело по факту массового отравления и гибели людей при освобождении заложников на спектакле «Норд-ост»? Известно ли, кто отдал приказ о применении отравляющего газа против граждан? И кто несет за это ответственность?».

Д. МИЛОВИДОВ: Хороший вопрос. Уголовное дело по факту гибели людей даже не возбуждалось. Как нам удалось выяснить в течение долгой работы с прокуратурой, выбивания документов из нее, возбуждалось дело по поводу факта захвата людей в заложники. Но факт гибели людей не расследовался. Я бы хотел поспорить даже с вашим предыдущим высказыванием – о том, что во всем виноват Минздрав, Департамент здравоохранения Москвы.

Е. АЛЬБАЦ: Нет, я так не говорила. Я говорила о том, что врачи не получили в руки антидот, но простую вещь, которой учат на уроках Гражданской обороны – развернуть военно-полевой госпиталь прямо там, где произошла трагедия – чтобы быстро оказать помощь пострадавшим людям — и этого элементарного не сделано.

Д. МИЛОВИДОВ: Естественно. НО они решали не все. В статье Андрея Солдатова «Тот, чье имя нельзя называть», описывается очень верная ситуация. Что не врач решает, когда хватать носилки, не спецназовец решает, когда ему хватать винтовку и стрелять. Все решает штаб. Согласно закону о борьбе с терроризмом назначается руководитель Штаба, который по окончании контртеррористической операции разрешает медикам приступить к своим обязанностям. В данном случае Сельцовский, руководитель Департамента Москвы, по его сообщениям, узнал о применении газа за три минуты до того, как начали выносить первых заложников. Г-н Шевченко, тогдашний министр здравоохранения заявил, что я знал, и специалисты были предупреждены. Те, кто г-на Шевченко знают как «Юру», и тоже его коллеги, и тоже занимающие высокие должности в Минздраве говорят, что им непонятно, зачем «Юра» взял это на себя, этот грех. Итак, уголовное дело до сих пор не возбуждено. Были попытки инициировать в Госдуме слушания, которые предприняла общественная комиссия СПС. Большинство голосов в Госдуме расследование было заморожено, слушания не проводились. Как нам удалось выяснить, за 5 лет следствия так и не проведена ситуационная экспертиза по «Норд-осту». Напомню,— если за 3 года после Беслана такая экспертиза была проведена,— по действиям оперативного штаба, по действиям сотрудников милиции, ФСБ, врачей, то по делу «Норд-оста» такая экспертиза не проводилась. Президент сказал – никого наказывать не будем. Это и выполняется прокуратурой. С этим связаны наши судебные иски, выяснение правды.

Е. АЛЬБАЦ: Куда поданы ваши судебные иски, и чьи это судебные иски?

Д. МИЛОВИДОВ: Подавались как от частных лиц, потому что попытка подачи такого иска от организации «Норд-ост» требует значительного времени, поэтому для ускорения этого процесса, который, кстати, прокуратура всеми возможными способами тормозит,— мы подаем иски от родственников погибших, бывших заложников, а потом анализируем ответы прокуратуры. Если кто-то накапливает слишком много отказных решений, в бой вступает следующий. Такую тактику мы избрали. В настоящее время нами получен ответ из Страсбурга, начата коммуникация нашей заявки в Страсбурге. Совсем недавно получен меморандум — это ответ России на вопросы Страсбурга. Завтра у нас состоится пресс-конференция, посвященная вопросам этого меморандума в 13.00 в независимом пресс-центре – это такая краткая информация.

Е. АЛЬБАЦ: То есть, в Страсбурге будут рассматривать это дело?

Д. МИЛОВИДОВ: В Страсбурге будут рассматривать дело «Норд-Оста» по второй заявке. От нас подавалось две заявки. Карина Москаленко подала такую заявку еще 26 апреля 2003 г., понимая, что российское правосудие не будет заниматься делом «Норд-оста», и еще до прохождения всех ступеней нашего правосудия, подала подобную заявку. До сих пор коммуникации по ней нет. Коммуникации подвержена вторая заявка – от бывших заложников и родственников погибших, которые прошли обязательные две ступеньки российской Фемиды, и Страсбург заставит Россию отвечать по делу «Норд-оста». Кроме того, помимо Страсбурга, мы подали заявление в Генпрокуратуру на возбуждение уголовного дела к сотрудникам Штаба, конкретно — господам Проничеву, Патрушеву, Рушайло, Волошину, и мы не снимаем ответственности с г-на Путина. Несомненно, что применение данного спецсредства – разработка, применение и даже хранение которого запрещено Женевской конвенцией…

Е. АЛЬБАЦ: А вы знаете, что это за газ был? Это же все секретно. Я так понимаю, что вообще все засекречено по делу «Норд-оста».

Д. МИЛОВИДОВ: У меня под рукой письмо Федеральной службы безопасности. Отмечается, что применен состав на основе производных фентонила. Из интервью г-на Шевченко мы слышим такую игру слов – что якобы применяется в медицине. Применяется фентонил. Других веществ и производных фентоинла не было в регистре лекарственных средств — ни до 2002 г., ни до 2003 г., ни до 2004. Но вдруг в 2005 г. на знакомых страницах появляется новая страница –«ремифентонил» — с огромными ограничениями по применению, с предупреждением о недостаточной исследованности, а также с такими ограничениями, как, зачитываю: «не применять к пациентам весом менее 50 кг., не применять к женщинам детородного возраста…

Е. АЛЬБАЦ: То есть, дети заранее были?

Д. МИЛОВИДОВ: «Не применять к обезвоженным пациентам».

К. СИРОТКИН: То, что было у нас у всех.

Д. МИЛОВИДОВ: За первую фразу заплатили 10 детей.

Е. АЛЬБАЦ: А что, действительно не было антидотов?

Д. МИЛОВИДОВ: Не изобретен. Дыхательный аналептик «нолаксон», который врачи были вынуждены применять в качестве антидота – это наркотическое вещество, по структуре аналогичное морфину, за счет большей химической активности отбивает молекулы фентонила и его производных от рецепторов организма. Но они при этом не разлагаются, они остаются в организме. И если врач не будет осуществлять постоянный мониторинг пострадавшего, через некоторое время после окончания действия «нолаксона», если он был применен, происходит повторный удар обездвиживающим веществом, которое вызывает паралич дыхательного центра. Руководители штаба, наверное,— по тупости ли своей, или по чему-то еще, не поняли, что две минуты без дыхания эквивалентны выстрелу в голову. Потому и погибли люди. Согласно материалам прокуратуры, 112 заложников погибли на месте — еще до оказания помощи, до подхода врачей.

Е. АЛЬБАЦ: То есть сразу, как пустили газ?

Д. МИЛОВИДОВ: Сразу. И мы считаем, что вся эта чехарда с количеством…

Е. АЛЬБАЦ: А то, что 58 скончались в автобусах – это не так?

Д. МИЛОВИДОВ: Это чехарда с цифрами. ФСБ пыталось перевалить на врачей ответственность за трупы. Следует отметить, что даже после принятия постановления об отсутствия состава преступления в действиях спасателей, действиях медиков, прокуратура продолжала допрашивать врачей, пытаясь добыть у них показания о том, что именно они оказывали помощь данным заложникам. Потому что цифра, на которую мы вышли в результате изучения медицинских экспертиз — 72 человека, которые не получили медицинскую помощь,— вдумайтесь,— из 125 заложников.

Е. АЛЬБАЦ: Погибших.

Д. МИЛОВИДОВ: Погибших. 72 вообще не получили никакой медицинской помощи. Причем из этого списка мы исключили тех, у кого были хоть какие-то признаки оказания помощи, хоть какие-то следы уколов, мы даже не акцентируем внимание на том, прижизненные ли это были уколы.

Е. АЛЬБАЦ: А Ниночке вашей помогли хоть как-то? Пытались?

Д. МИЛОВИДОВ: Фраза из экспертизы: «В 13.10 к автобусу маршрута № 12, номер Р-980-ТО,— его хорошо видно на фотографиях, сделанных корреспондентами на площади,— подошли судебные эксперты. Извлекли труп № 11–автобус,— они там так и нумеровались – «труп № 1-автобус», «труп № 2-автобус», «труп№ 10-автобус – это муж Марины Старковой, раненный в живот» — 35 трупов. Всех их спрятали от объективов телекамер, от СМИ, и только когда площадь очистилась, тогда приступили к разгрузке. По федеральным каналам шел комментарий: это грузят трупы террористов. Температура людей, которые находились в автобусе, подозрительно высокая. Подставляя данные о температуре в известные всем криминалистам номограммы – тут нет ничего нового, это настольная книга криминалиста: «Руководство для врачей» под редакцией Матышева «Осмотр трупа на месте его обнаружения». Так вот подставляя данные о температуре, мы имеем, что даже в 10 часов погибшие заложники в этом автобусе могли быть живы. Это вещество очень коварно – один такт дыхания в две минуты. Частота сердечных сокращений — 40 в минуту. Было ли время у фельдшера определять, жив этот человек, или нет? Такова правда «Норд-Оста».

Е. АЛЬБАЦ: Спасибо, Дмитрий. Извините, что я вас спрашиваю о таких вещах, но передо мной экран, идут СМС, разное здесь пишут – иногда мне кажется, что у людей начисто отбито сострадание. Но есть и другое. Вам, Марат, пишет Марина из Санкт-Петербурга: «Сижу и реву. Марат, простите нас всех, кто там не был». Чем закончилась ваша история? Сколько вас держали, выясняли, поскольку вы не той национальности?

М. АБДРАХИМОВ: Сейчас скажу точно — вышел я в 6 часов.

Е. АЛЬБАЦ: И вас что, отвезли в больницу?

М. АБДРАХИМОВ: Нет, что вы – больницы вообще никакой не было. Не было. Меня везли как раз в эту школу, где располагалась прокуратура.

Е. АЛЬБАЦ: ФСБэшники там располагались, а не прокуратура.

М. АБДРАХИМОВ: Нам сказали, что прокуратура. И г-н Чайка потом, когда мой вдруг приехал и просто начал качать права, говорит — почему вы выдаете такую дезинформацию,— ведь люди итак все на взводе, а тут говорят, что его расстреляли. Он извинился. При мне извинился, я видел. Но как бы поздно извиняться, когда воробей уже вылетел. Но ладно. В ответ Марине, которая из Петербурга, плачет – не надо плакать. На самом деле, видимо, мне нужен был урок в этой жизни, тяжелый.

Е. АЛЬБАЦ: Зачем?

М. АБДРАХИМОВ: Нужен. Я потом, знаете, очень долго думал – невозможно жить в страхе. Невозможно жить с понятием, почему так случилось, почему погибли дети. Долго себя спрашивал – все 5 лет. Шел своим путем, тяжелым путем, многое понял в этой жизни. Знаете, я сейчас, наверное, правда никого не боюсь, и ни на кого не рассчитываю. Я рассчитываю на себя, и во мне нет страха. Знаете, когда внутри нет страха, человек свободен.

Е. АЛЬБАЦ: Спасибо. Константин, а вы подавали какие-то иски к нашему государству в связи с «Норд-остом», как вообще сложилась ваша судьба после этого?

К. СИРОТКИН: Знаете, от государства, и, наверное, от правительства Москвы мы получили все по 50 тысяч рублей. Плюс еще 25 дополнительно от какого-то банка.

Д. МИЛОВИДОВ: Фонд Вольского.

Е. АЛЬБАЦ: Покойного Вольского.

М. АБДРАХИМОВ: На лечение.

К. СИРОТКИН: В больнице к нам к каждому подошел, видимо, следователь, спрашивал, как выглядели террористы. Много всяких вопросов задавал. Но у меня даже мысли не было, что это все настолько серьезно, что можно подавать какую-то компенсацию, иски к государству, какие-то претензии. Мы вот выжили с Маратом – слава богу.

М. АБДРАХИМОВ: Слава богу, нам больше ничего не надо. Отстаньте от нас.

К. СИРОТКИН: Мы видим этот мир, и слава богу, что мы стали дышать,— ведь выясняется, что люди задохнулись, потому что им не оказали первую помощь. И все, и о каком-то иске даже речи не могло быть.

Е. АЛЬБАЦ: Д. Миловидов?

Д. МИЛОВИДОВ: Я хотел бы подчеркнуть, что пример Марата подчеркивает развенчивание мифов о чудо-газе. Не только Марат не заснул. Не заснули террористы. В материалах следствия отмечено, что они в течение 20 минут отстреливались из 13 автоматов и 8 пистолетов. Газ был видимым, согласно материалам следствия, имел запах, не мгновенного действия, и фактически только провоцировал террористов на ответные действия. К счастью, этого не произошло. Это высокотоксичное вещество, не имеющее антидота, как мы подчеркнули. Травился спецназ – низкий поклон мужикам, они делали все, что могли, они выполняли боевой приказ – уничтожили террористов. А затем, нарушая боевой устав, запрещающий им подходить к заложникам, вернулись в зал, выносили наших близких. Кадры видеосъемки показывают — правильно несли, ребята подготовлены.

Е. АЛЬБАЦ: Спецназовцы?

М. АБДРАХИМОВ: Да, спецназовцы.

Д. МИЛОВИДОВ: Сами травились при этом. В материалах дела отмечено, что 9 экипажей Скорой помощи были задействованы на эвакуацию отравленных сотрудников спецназа. К счастью, их доставляли в специализированные токсикологические центры. Почему это не делали с заложниками…

Е. АЛЬБАЦ: Надо сказать, что это были «Альфа» и «Вымпел».

Д. МИЛОВИДОВ: И не только. «Рысь», ГРУ, и другие.

М. АБДРАХИМОВ: Да, спасибо им большое.

К. СИРОТКИН: Низкий поклон. Спасибо, ребята.

Е. АЛЬБАЦ: Из них только двое получили звезды «Героев России». Всего за «Норд-Ост» были даны пять звезд «Героев России». Их получили двое ребят – бойцы «Альфы» и «Вымпела», еще две звезды достались Штабу, а именно – руководителям штаба по освобождению заложников, первому зам.директора ФСБ генералу Проничеву и начальнику Центра спецназначения ФСБ генералу Тихонову. Пятую золотую звезду получил химик, пустивший газ в театральный центр.

Д. МИЛОВИДОВ: И, кроме того, четырьмя «Орденами мужества» награждены бывший заложники, трое из которых погибли. Но этот пример гражданского подвига не освещается властью.

Е. АЛЬБАЦ: Почему?

Д. МИЛОВИДОВ: Слишком жидко обгадились наши власти на «Норд-осте», чтобы иметь право даже говорить об этом.

К. СИРОТКИН: Я первый раз об этом слышу.

Д. МИЛОВИДОВ: Лучше замолчать. К сожалению, я тоже — я должен принести извинения семьям погибших – я об этом узнал, только когда мы начали писать «Книгу памяти» погибших заложников «Норд-оста».

Е. АЛЬБАЦ: А кому дали «Ордена мужества»?

Д. МИЛОВИДОВ: Врачу Олегу Магерламову, погибшему на «Норд-Осте», его коллеге Пономареву – к счастью, оставшемуся в живых, такой орден вручен Людмиле Талмасян – она, находясь в заложниках, сумела добиться того, чтобы ее беременную подругу выпустили из зала. Четвертый орден вручен Павлу Платонову – он, бывший военнослужащий погранвойск, сумел из зала давать информацию сотрудникам спецслужб о всем происходящем в зале – вплоть до момента штурма.

Е. АЛЬБАЦ: То есть, они знали, что там происходит?

Д. МИЛОВИДОВ: Они знали. Кроме того, зал был начинен системами аудиконтроля и другими – неспроста, как вы понимаете, Штаб находился так близко, и спецмашина так близко от зала находилась – несмотря на якобы угрозу взрыва. О взрыве надо сказать отдельно – в 35 метрах от зала находился штаб. В штабе находились послы иностранных государств. Чьи граждане попали в заложники, известные деятели Госдумы,— и это при угрозе взрыва? Господа, выводы делайте сами. Марат говорил о том поясе, который стоял напротив него. В материалах следствия указано – данные три пояса, которые находились перед ними, детонаторов не имели. Исполнительные устройства у шахидок не были подключены к поясам. Батарейки, согласно протоколам осмотра мета происшествия, согласно протоколам осмотра трупов террористок, оставались в карманах. Но это мы переходим к разделу «если бы».

Е. АЛЬБАЦ: По СМС есть несколько вопросов, вас спрашивают – как вы думаете, можно ли было обойтись без штурма?

Д. МИЛОВИДОВ: Давайте вспомним ситуацию 1996 года, захват японского посольства в Перу. Благодаря профессионализму спецслужб, таланту переговорщиков, наличию института переговорщиков профессиональных, воли правительства Перу – на протяжении месяца сумели вывести 90% заложников. Это сделало работу спецподразделений очень эффективной во время штурма – только один заложник скончался от сердечного приступа. Вот это пример операции. Напомню, что шли переговоры перуанского руководства со специалистами США по нелегальному оружию. Был дан комментарий, что для того, чтобы применить газ, подобный применнОму позднее на «Норд-Осте», потребовалось бы ввести в это посольство одну тысячу врачей, что технически невозможно. Но у нас, как говорится, рельсы шире.

Е. АЛЬБАЦ: Понятно. Спасибо вам большое. Это был Дмитрий Миловидов, отец двух заложниц — Ниночка не выжила, младшая дочка его – все в порядке с младшей?

Д. МИЛОВИДОВ: Да, девочка растет, девочка поступила в Ветакадемию. Естественно, потребовалась помощь психологов, чтобы ликвидировать тот кризис — гибель старшей сестры, несколько дней неизвестности. Похороны – все это было очень тяжело. Всю семью вытаскивали буквально с того света – мы тогда ждали рождения ребенка, жена не могла принимать никакие лекарства – огромная помощь психологов. С которыми мы потом, к сожалению, бок о бок оказались в Беслане.

Е. АЛЬБАЦ: К сожалению, наша передача подошла к концу. Мы говорили о «Норд-Осте». 23 октября будет 5 лет, как случилась эта страшная трагедия, погибли людям. Память тем, кто не пережил «Норд-Оста». Спасибо тем, кто сумел спастись и спасал других, спасибо тем, кто их спасал. В студии «Эхо Москвы» были актеры мюзикла «Нор-Ост», Марат Абдрахимов и Константин Сироткин – слава богу, им удалось выжить. И в студии был Дмитрий Миловидов, отец двух заложниц, одна из которых осталась там.

К. СИРОТКИН: У нас минута есть?

Е. АЛЬБАЦ: К сожалению, нет. Услышимся через неделю. Еще раз – память тем, кто погиб. До свидания.