«The Times», Великобритания

В России трудно должным образом реагировать на трагедии: ведь даже для того, чтобы добиться от государства ответов на вопросы, нужно посвятить этому не менее четырех лет жизни.

Наш корреспондент встретился с семьями, ведущими борьбу с российским государственным аппаратом в целях выяснения причин гибели 129 заложников во время захвата московского театра в 2002 году.

Так москвич средних лет Дмитрий Миловидов описывает тело своей 14-летней дочери Нины, которое он нашел через два дня после ее смерти. Если верить словам Владимира Путина, Нина погибла в результате «обезвоживания организма, хронического заболевания или длительного пребывания в закрытом помещении» во время противостояния между чеченскими террористами и российскими спецслужбами в театре на Дубровке, которое завершилось 26 октября 2002 года — внезапно и хаотично.
В истории, рассказанной Дмитрием Миловидовым, следует отметить то, что дочь он нашел 28 октября — через 48 часов после того, как всех заверили, что среди заложников нет погибших; через 46 часов после того, как всем сказали, что погибшие есть, но все дети живы; через 31 час после того, как их уведомили об открытии горячей правительственной линии для помощи обезумевшим родственникам, телефон которой почему-то не отвечал; и через 24 часа после того, как Дмитрий и его жена Ольга, ошеломленные молчанием властей, начали собственные долгие поиски своей дочери — сначала в столичных больницах, где царили хаос и неразбериха, а потом в моргах. «Я чувствовала, что Нина была жива до 10 часов утра двадцать шестого,— сказала мне Ольга,— в десять это ощущение исчезло. Я не могу доказать, что она умерла именно в это время, но именно такое чувство у меня возникло».

История захвата московского театра известна до мельчайших подробностей. 23 октября 2002 года, во время представления популярного российского мюзикла «Норд-Ост», около 40 вооруженных чеченских террористов прошли в театр на Дубровке. Они взяли в заложники зрителей, число которых составляло примерно 800 человек, а также работников театра. Известные своей жестокостью террористы выдвинули требование о выводе российских войск из Чечни. Взоры всей планеты были обращены на Дубровку. Акты насилия могут привлекать внимание мира, а могут и оставлять его равнодушным. Но та дерзость, с которой террористы провели захват, и резкий контраст между жизнерадостными городскими театралами и национал-экстремистами крайнего толка приковали к себе внимание всех мировых средств массовой информации.

Трое заложников было убито, возможно, непреднамеренно. Еще 200 человек было освобождено в результате переговоров. В отличие от бесланских событий два года спустя, Дубровка не превратилась в массовую бойню. Но около 5 часов утра 26 октября подразделения спецслужб начали закачивать в театр через систему вентиляции наркотический газ. Российские власти отказались назвать этот газ, но медицинские эксперты считают, что это был фентанил. В Великобритании фентанил используется в основном как обезболивающее средство в палатах реанимации: в больших дозах он может быть смертелен. Безусловно, газ обезоружил террористов и наверняка убил часть из них. Те, кто не был отравлен, были убиты во время последовавшего затем штурма театра. Но Дмитрий и Ольга хотят знать другое: что этот газ сделал с заложниками?

И здесь мы сталкиваемся с первой из многочисленных загадок и противоречий, окружающих события 26 октября. Хотя на памятном знаке, установленном недавно возле театра, перечислено 129 имен погибших из числа заложников, по официальным данным, ни один из них не погиб от газа. Вскоре после штурма здания тогдашний министр здравоохранения заявил: «Подобные меры широко используются в медицинской практике, и как таковые не могут вызвать летальный исход».

Путин энергично отрицал какую бы то ни было связь между применением газа и гибелью людей. «Люди погибли не от воздействия газа, поскольку газ этот не ядовит,— подчеркивал он в интервью американским журналистам в 2003 году,— и мы можем сказать, что ни один из заложников не пострадал в ходе операции».

26 октября стало ужасным днем для Миловидовых. За ним последовала ужасная ночь, а потом еще один страшный день, который они переживали вместе с тысячами других доведенных до отчаяния родственников (в театре во время его штурма спецназом находилось, по меньшей мере, 600 заложников). И в конце всего этого кошмара была Нина, с распухшим лицом и руками, как будто она задохнулась. По признанию одного из врачей, ее внутренние органы были «переполнены жидкостью». А на свидетельстве о смерти рядом со временем и местом гибели была простая запись о причине гибели: «Теракт».

«Я узнала о смерти Саши по радио 27 октября 2002 года. Я узнала об обстоятельствах ее гибели, что ее раздавили, когда везли в госпиталь на автобусе. Я узнала об этом из прессы и от людей, которые присутствовали на официальном опознании.» Светлана Губарева

Нельзя полностью отрицать то, что Нина Миловидова, Саша Губарева и все остальные 127 жертв погибли от теракта. Но террористы их не убивали. А кремлевское расследование обстоятельств гибели заложников тихо положили на полку. Использование газа и штурм театра на Дубровке были успешными и дали свой результат: все террористы погибли прямо на месте. Но это был также и провал: к концу дня 28 октября умерло более 100 заложников — напрямую или опосредованно в результате «теракта».

Компенсация выглядела издевательством. Гробы для погибших были настолько малы, что мать одной из жертв сломала его, пытаясь втиснуть туда окоченевшее тело своего сына. Такое часто бывает в российской жизни. Ведь в этой стране, по официальным данным, в результате чернобыльской катастрофы погиб всего 41 человек. В этой стране через сутки после того, как затонула атомная подводная лодка «Курск», унеся с собой 118 жизней, отдыхающий Путин фотографировался с гостями на пикнике. Когда затем мать одного из погибших моряков в прямом эфире набросилась с бранью на высокопоставленного министра, ей насильно вкололи успокоительное. В России трудно должным образом реагировать на трагедии: ведь даже для того, чтобы добиться от государства ответов на вопросы, нужно посвятить этому не менее четырех лет жизни.

Но четыре года спустя после захвата театра группа выживших и родственников жертв трагедии обратилась в Европейский суд по правам человека в Страсбурге с иском против российского государства. Важнейшим обстоятельством в этом деле является книга под названием «Норд-Ост», опубликованная как раз накануне саммита «большой восьмерки» в Санкт-Петербурге. Это 192-страничный том свидетельств выживших заложников, родственников, водителей машин «скорой помощи», врачей, журналистов и всех, кто был свидетелем захвата театра. Содержание книги душераздирающее. Но она не просто оплакивает погибших: это реконструкция событий. Собранные вместе свидетельства очевидцев составляют доказательную базу по делу против российского государства. Даже пять лет назад такая кампания была бы немыслима.

Вот некоторые яркие и мрачные примеры. Свидетели вспоминают, что после окончания штурма тела жертв укладывали рядами на тротуаре возле театра, а потом грузили в обычные автобусы. При этом живые порой погибали под грузом мертвых тел, как та 13-летняя девочка. В книге приводятся слова водителя машины «скорой помощи» Дмитрия, который видел, как неподготовленные в медицинском отношении и испуганные милиционеры небрежно вкалывали выжившим антидот — порой по несколько раз. В других же случаях отсутствие этого самого антидота и простое незнание приводили к тому, что людей бросали умирать прямо на полу в больницах. Некоторые свидетели говорят, что видели, как заложники выходили из здания. Их кожа имела болезненный синюшный оттенок. Они высказывают предположение, что порой серьезно больных освобожденных заложников преждевременно выписывали из больниц, чтобы не создавать повода для скандала, и что их документы подделывали. Выжившие отмечают, что у них до сих пор есть серьезные и необъяснимые проблемы с почками, сердцем, легкими и памятью. Одна женщина, находившаяся на четвертом месяце беременности, позже родила ребенка-инвалида. Есть ли здесь связь? Она хочет знать это.

Неизбежно создается впечатление краха дееспособности государства перед лицом им самим порожденной катастрофы. Считается, что несколько заложников погибло от удушья после того, как их оставили лежать на спине на тротуаре. Если бы российское государство захотело сделать заявление типа «Уничтожение врагов для нас важнее, чем защита наших граждан», это стало бы лучшей к нему иллюстрацией.

Естественно, точка зрения большинства свидетелей, чьи показания нашли отражение в книге, противоречит официальной линии. Через какое-то время читатель начинает испытывать желание услышать другую сторону — но ему это не удается. Газета 'The Times' обратилась к Кремлю с просьбой прокомментировать случившееся, но и через три недели после этого обращения ответом было полное молчание. Сотрудник британского посольства в Москве, ставший свидетелем сцены эвакуации, рассказывал мне: «Спецслужбы приняли очень хорошо продуманное решение заполнить это здание синтетическим наркотическим газом. Но никто не был готов к тому, что произошло потом: не хватало машин „скорой помощи“, не была уведомлена ни одна больница. Людей, живых и мертвых вперемежку, за руки тащили по улице, отчего у многих на спине были ссадины и царапины. Многих смертей можно было избежать. Все пошло наперекосяк. Я думаю, что в такой стране, как Великобритания, это привело бы к отставке правительства». alloescort.ch

«Заложники уже лежали на земле снаружи здания театра. Там же находилась коробка со шприцами и ампулы с антидотом. Кто-то крикнул: „Начинайте колоть!“ Мы начали вскрывать упаковки и доставать шприцы. Инъекции заложникам делали и те, кто знал, как это делается, и те, кто не знал. Уколы делали военнослужащие спецназа, городские спасатели, солдаты МЧС, даже милиционеры из оцепления. Никто не записывал, кому и сколько сделано уколов. Иногда кололи по два, по три раза. А это смертельная доза. Хаос был невообразимый.» Дмитрий, водитель машины «скорой помощи»

В старом кафе на окраине Москвы я встречаюсь с Татьяной Карповой. Татьяна — крупная, коренастая — втиснулась между такими же, как она сама, сыновьями — Николаем и Иваном. Эти здоровяки почтительно сидят по обе стороны от матери, а она говорит и как бы в подтверждение собственных слов тычет в небо своей дымящейся сигаретой. Ее третий сын Саша погиб во время захвата театра. По крайней мере, так она думала до тех пор, пока к ней в руки не попала записка, написанная рукой водителя той «скорой помощи», в которой Саша умер. В ней говорится: «Время смерти: 12:45. Место смерти: данная машина». «Это было через семь часов после штурма,— гневно говорит она мне,— и они называют это „великолепной военной операцией“».

Карпова была учительницей, и вполне можно представить себе, какой эффект ее яростная риторика производила на учеников. Сейчас эта женщина — главная движущая сила организации «Норд-Ост». Она лично сверяла и сопоставляла информацию для книги; она собирала деньги на ее публикацию, а затем отправляла экземпляры книги в посольства стран «большой восьмерки». Она создает эффект постоянного и угрожающего присутствия, который, как можно догадаться, воздействует и на представителей власти, советующих ей прекратить свои мирные демонстрации и уговаривающих ее отказаться от публикации вызывающих полемику брошюр.

Она рассказывает мне, что Саша был талантливым музыкантом. Он переводил мюзикл «Чикаго» на русский язык. Представители американского посольства, узнав о его смерти, направили ей письмо с соболезнованиями, а от своего собственного государства она не получила ничего. «В период с 1998 по 2006 год произошло 16 терактов, и после каждого теракта государство старается все скрыть,— говорит она,— они думали, что так будет и после „Норд-Оста“. Они не ожидали, что эта трагедия объединит людей».

Но именно это произошло в постсоветской России. Произошло объединение людей, пострадавших от различных событий, не только во время «Норд-Оста». Сейчас в организацию Карповой входят люди, пережившие разные трагедии в бывшем Советском Союзе. Это жертвы взрывов жилых домов в Москве в 1999 году; жертвы взрыва в московском метро в 2004 году. Когда чеченские террористы, дав взятку в московском аэропорту, попали на борт двух самолетов, а затем взорвали их, Карпова связалась с родственниками погибших. Даже семьи солдат, погибших от дедовщины в российской армии, поддерживают с ней связь.

В прошлом месяце она была на второй годовщине катастрофы одного из самолетов, затем летала в Беслан на вторую годовщину трагедии в школе. В следующем месяце она организует памятную церемонию на Дубровке. «Нормальные люди поддерживают нас,— с гордостью говорит она,— а государство нас не понимает. Они богатые, они не понимают нас, бедных. Действия на Дубровке не были операцией по спасению заложников. Это была операция по спасению престижа государства. Многие люди не осознают, что государство тщательно хранит свои тайны. Вы должны понять: когда теряешь своих близких, и никто ничего не говорит, тебе хочется умереть. Многие люди просто хотели умереть. Они не получили никакой поддержки, ничего».

В руках у Карповой папка с историями болезни 34 бывших заложников. 14 из них сегодня на инвалидности. По ее словам, все узнать все равно невозможно. Конечно, были люди, которые хотели оставить все позади и забыть. И она не знает наверняка, есть ли связь между газом и тем, что случилось с этими инвалидами. Но они больны, у них проблемы с почками, потеря памяти. У Карповой имеется 117 официальных посмертных заключений. В 68 содержится такая фраза: «Медицинская помощь не оказывалась». Еще 12 выживших после трагедии полностью либо частично потеряли слух. Почему?

'Они схватили тело за руки и за ноги и понесли его в специально выделенную комнату. Я увидел, как эта молодая женщина, которую посчитали мертвой, дернула головой. 'Она жива!',— сказал медбрат и перекрестился'. Юрий Снегирев

День спустя в другом обветшалом московском кафе мы встречаемся с Александром Шалмовым. Несмотря на то, что после событий на Дубровке он фактически сидел без работы, одет он был в костюм в светлую полоску. Шалмов, его жена и сын чудом выжили после штурма, но здоровье его оставляет желать лучшего. 'Я чувствую себя не отцом, а тенью',— говорит он. Самая страшная часть рассказа Шалмова о том, что он чувствовал, когда пришел в себя после штурма. Он считает, что в здание закачали два вида газа. 'Я помню, что в течение нескольких часов до того, как мы потеряли сознание, в здании царила странная атмосфера,— говорит он.— Я думаю, что мы были под воздействием какого-то седативного средства, потому что казалось, что никто не испытывал страха. Потом я увидел, как что-то похожее на пыль посыпалось сквозь вентиляционные решетки. Помню, как я пытался платком закрыть нос и рот сына, потом — провал'.

Александр провел без сознания пятнадцать часов. Когда он пришел в себя, первое, что он увидел, были часы на стене. Он почувствовал всепоглощающий животный страх. 'Мне до этого делали общую анестезию, и мне знакомы те ощущения, которые бывают после нее: радостно и хочется разговаривать. На этот раз все было по-другому. Меня била такая сильная дрожь, что я бы упал с кровати, если бы меня не держали. Меня так сильно трясло, что я не мог даже выговорить свое собственное имя. Кто-то сделал мне укол, скорее всего это было какое-то успокоительное, потому что я опять потерял сознание. Я настолько потерял ориентацию, что различал лишь тени людей. Я даже не мог понять, кто сделал мне укол — мужчина или женщина'.

Шалмов не мог не радоваться тому, что остался в живых после этого кошмара. Его жизнь пошла своим чередом. Три месяца спустя начались проблемы со здоровьем, в основном с сердцем и почками. После штурма он каждый год по месяцу проводил в больнице. Ему предстоит сделать важный выбор: как распорядиться своими тающими денежными сбережениями? Оплатить операцию на сердце или пустить деньги на взятки, чтобы сына не призвали в армию. Александр боится, что служба в армии может явиться слишком сильным испытанием для нервной системы его сына.

'В театре я разговаривал с другими заложниками. Мы понимали, что в любом случае умрем,— говорит Шалмов.— Мы знали, что нас убьют: или находившиеся внутри здания террористы, или те, кто находился снаружи, правительство. Нашему правительству никогда не придет в голову мысль спасти чью-то жизнь — все простые люди знают об этом. Правительство существует само по себе'.

'Представители органов госбезопасности уже нас ждали. Они сказали, что хотят похоронить ее как можно быстрее, и им не нужны проблемы. Мы не должны задавать ненужных вопросов. Я согласился. Согласно заключению она умерла в театре. Но позже мы узнали, что она умерла в больнице, потому что ей не оказали необходимую медицинскую помощь'. Олег Жиров, Норд-Ост

Завтра состоится премьера спектакля о событиях на Дубровке. Эту пьесу не разрешили ставить в Москве (как не разрешили показывать фильм об этих событиях), поэтому она идет в Лондоне. Наталья Пелевина (Natalia Pelevine) написала пьесу 'В ваших руках' на основании свидетельств уцелевших очевидцев. Для членов общественной организации 'Норд-Ост', несколько представителей которой придут посмотреть спектакль в театр New End Theatre в Хэмпстеде, это — важное событие, оно означает, что их усилия не пропали даром, и, может быть, это будет еще одним шагом в их борьбе за то, чтобы российское правительство начало надлежащее расследование.

Достаточно ли этого? Зоя Чернецова так не думает. Я встретилась с Зоей в Москве. На ее лице застыла скорбь. Ее сын Данила погиб во время штурма, через три месяца после своей свадьбы. Зоя рассказала, что у ее невестки, которая в то время ждала ребенка, был выкидыш. Зоя познакомилась с Ольгой на кладбище, где похоронен ее сын. Обе матери подружились, решимость раскрыть правду делает их дружбу еще сильнее.

'Мы всегда будем помнить о том, что случилось, несмотря на все усилия правительства. Правительство постаралось предать забвению эту трагедию, стереть саму память о ней. Мне понадобилось четыре года, чтобы добиться того, чего я добилась. Время для меня ничего не значит: моя жизнь кончена. Я могу ждать десять, двадцать лет. Я хочу, чтобы правительство осознало, что оно сотворило, что вина лежит только на нем',— говорит Зоя.

Причина смерти заложников: смертельный коктейль газов

Если в театре использовали наркотические средства, такие как фентанил, то он мог вызвать угнетение дыхания, а затем смерть. Почти не вызывает сомнений, что именно использованный препарат стал причиной смерти людей во время штурма или вскоре после него. Я предполагаю, что смерть могла наступить и через две-четыре недели, если только все это время заложники не находились в больнице.

Театр большой по размеру, поэтому похоже на то, что применялось наркотическое средство более сильное, чем фентанил. Опять же, слишком большая доза подобного препарата могла вызвать угнетение дыхания с летальным исходом. Подобные препараты могут дать осложнения на мозг из-за недостатка кислорода. В малых дозах это чревато потерей памяти или интеллекта, а в самых сложных случаях к ним добавляются умственные и двигательные расстройства. Эти симптомы не могут не навести на мысль, что зафиксированные случаи ухудшения функций головного мозга у заложников вызваны именно применением подобных препаратов.

Очевидцы говорили о том, что перед штурмом эмоциональное состояние находившихся в здании людей изменилось. Похоже, что сначала спецслужбы провели предварительную обработку. Смерть мог вызвать один из многочисленных компонентов смеси.

Одним из симптомов после применения как нервно-паралитических газов, так и наркотических веществ является сужение зрачков, и это могло сбить медиков с толку. Нервно-паралитические газы убивают быстро и дают ярко выраженную симптоматику, например, избыточное слюноотделение, желудочные спазмы и затуманенное зрение.

Профессор Николас Бейтман (Nicholas Bateman), директор Национального центра информации о ядовитых веществах (National Poisons Informations Service Centre), Эдинбург.

Что мог сделать спецназ?

Мерилом успеха подобных операций является количество спасенных заложников и погибших спасателей. Сложность заключается в том, что как только изобретается удачный метод спасения, он сразу становится широко известен. В мае 1980 года, во время захвата Иранского посольства, спецназ воспользовался элементом неожиданности. Операция транслировалась в прямом эфире, и это было воистину захватывающее зрелище. Но в 1972 году, когда во время Олимпийских игр в Мюнхене израильские спортсмены были взяты в заложники, террористы следили за действиями полиции по телевизору — операция была плохо спланирована.

Иногда приходится применять силу, потому что в противном случае погибнут все. Я не уверена, что во время событий в московском театре, власти пытались вести активные переговоры с террористами. Вы можете спросить: если сценарий штурма был известен заранее, почему не развернули походный госпиталь, куда можно было бы сразу относить заложников? Судя по всему, план штурма не был хорошо продуман.

Британские спецподразделения учат действовать в ситуации, которая в любой момент может выйти из-под контроля. И это замечательно. В других странах во время учений все всегда идет по плану, но в реальной жизни ход событий может быть иным.

Джеффри Аллен (Jeffrey Allen), компания Risk Advisory Group

комментировать

добавление комментария
Пожалуйста, оставляйте комментарии только по теме.
имя:
e-mail
ссылка
тема:
комментарий:
Код:*
	я хочу получать сообщения по е-почте, если комментарии будут поступать еще

Powered by AkoComment Tweaked Special Edition v.1.4.6
AkoComment © Copyright 2004 by Arthur Konze — www.mamboportal.com
All right reserved