«Коммерсант Власть»

"Химики говорили, что никто пострадать не должен"

Обозреватель «Власти» Сергей Тополь встретился с участниками событий на Дубровке -- и с теми, кто был внутри здания, и с их товарищами, пытавшимися помочь заложникам снаружи. Вот как они вспоминали о тех днях год спустя.

«Там до нас даже крысы не лазили»
       Василий Рузаев, бывший главный энергетик Театрального центра на Дубровке:
       — Я был у себя в подвале, когда услышал по внутренней трансляции несколько хлопков и крик: «Охрана, на сцену!»

«Альфовцы требовали мельчайших подробностей»
       Евгений Никулин, бывший помощник исполнительного директора продюсерской компании «Линк»:
       -- Я узнал о захвате театра в гостях -- в десятом часу услышал по телевизору. Позвонил в офис -- занято. По другим телефонам -- занято. Пошел на улицу, поймал частника -- и на Таганку, в наш головной офис. В машине понял, что понадобится в первую очередь -- поэтажные планы.
       В офисе было несколько человек. В кабинете -- маленький погром. Понимаю, что мысль о чертежах посетила не только меня. Беру что осталось, отксериваю десяток экземпляров. На машине дизайнера Паши Кащеева едем к театру. Там все перекрыто. Проходим несколько кордонов -- пропуск «Норд-Оста» действует везде. Оперативный штаб на втором этаже одного из корпусов госпиталя для ветеранов. Там уже мой начальник Юрий Ершов, Андрей Ялович, Саша Дараган из отдела реализации.

       Человек по имени Володя расспрашивает меня о планах помещений театра, знакомит с оперативником Сережей. «Пойдешь со мной на разведку»,-- говорит Сергей. Я беру планы. «Отставить! Бумаги убрать, руками ничего не показывать, только словами!» Шли по периметру театра. С тыльной стороны, где служебный вход, у стен люди в штатском с оружием. Окна на втором этаже открыты, из них свисают связанные шторы. Понимаю, что по ним кто-то спускался. За углом, из окна третьего этажа,-- гирлянда связанных театральных костюмов. Как потом узнал, по ним актеры спускались из гримерки.
       Вообще, многим удалось уйти в первый и второй день захвата. Уборщица Аня Галиуллина на третьем этаже протирала столы буфета. Услышав выстрелы и увидев, как по парадной лестнице идут люди в масках и с автоматами, забралась на подоконник и закрылась плотной шторой. Потом металась по этажу, пряталась в туалете, за другими шторами. И, когда уже решила прыгать, дверь на балкон открылась. Боевик вывел мужчину и женщину, приказал им заложить руки за голову и идти к выходу, а сам ушел обратно на балкон. Те начали медленно спускаться по лестнице. Аня слезла с подоконника, заложила руки за голову и медленно пошла вслед. Так и вышла.
       А один наш охранник, уже далеко не молодой человек, сутки прятался в туалете для инвалидов на первом этаже. Вышел -- никого нет. Сходил на служебный вход за курткой, а потом обратно к центральному входу -- и на свободу.
       Но это все я потом узнал. А тогда я шел вокруг театра и объяснял Сереже, что где. Видим, с третьего этажа за нами наблюдают. Мы шли по пустому пространству со стороны газона. Когда за угол заворачивали, человек с пистолетом предупредил: «Тут все простреливается». Чувствую, лоб похолодел и ноги как-то заплетаются. Но скоро повернули обратно. Потом еще пару раз ходили уже большой компанией -- с Сашей Кастальским, тоже сотрудником театра, Михаилом Запылаевым, директором ДК, но того холодка я уже не испытывал.
       Около 3 часов ночи меня и Кастальского вместе с «Альфой» направили в ДК «Меридиан». В Москве ведь в 70-е построили три типовых ДК: ГПЗ, на базе которого был сделан наш центр, АЗЛК и «Меридиан». Альфовцев было около сотни. Мы с Сашей должны были отвечать на их вопросы. Они требовали мельчайших подробностей: открываются ли двери внутрь или наружу, правые у них петли или левые, о-образные переплеты или н-образные, что находится в комнатах, где стол, где шкаф, где новые перегородки. Мы что могли вспоминали. Помню, на один вопрос так и не смогли ответить: столько ли в нашем театре ступенек на лестницах, сколько в «Меридиане»…
       Вечером в «Меридиан» приехал Лужков с группой химиков. Осмотрели помещения, зрительный зал, вентиляционные системы. Потом распылили какое-то пахучее вещество в воздуховоде и отследили его приток в зрительный зал. Химики заверили всех, что в случае газовой атаки никто пострадать не должен: «У нас стократный запас безвредности». Про газ говорили с первого дня, но всерьез даже после тренировки в «Меридиане» я в это не поверил, думал: так, отрабатывают на всякий случай.
       Утром 25 октября меня вызвали в штаб, а Саша остался в «Меридиане». В штабе я узнал об аварии -- прорвало отопление, вода пошла в подвал. Появилась угроза короткого замыкания в ГРЩ и обесточивания театра. Подошли Запылаев и наш инженер по технике безопасности. Нас попросили подготовить письмо террористам о возможных последствиях аварии. По нашему разумению, затопления ГРЩ можно было не опасаться. Подвальный коридор идет под уклоном, в конце -- метровое понижение. Вода должна была пойти туда. Но опасность затопления менее важных щитов была (одно замыкание и произошло, но, к счастью, только на линиях к двигателям сценического оборудования).
       В письме боевикам мы обрисовали положение и предложили им несколько вариантов устранения аварии. До позднего вечера мы ждали ответа, но так и не дождались. Уже ближе к полуночи меня отпустили домой до утра. В штаб 26 октября я приехал уже после штурма, часов в восемь. Мы вместе с Андреем Яловичем и еще двумя нашими ребятами пошли в здание театра. Заложников уже увезли, но зрелище все равно было не для слабонервных: кровь, трупы боевиков, битое стекло, полный раздор… И оркестровая яма, конечно, меня потрясла. Эта страшная лестница вниз из стульев, по которой они туда спускались…

«Всю еду и воду из буфета чеченцы раздали нам»
       Михаил Дерюгин, бывший музыкант оркестра «Норд-Оста»:
       -- Без пяти минут девять, когда начался второй акт, я со своего места увидел, как какой-то плотный мужчина в камуфляже пробежал мимо зрителей на сцену. И тут же автоматная очередь. Какое-то время мы еще играли, но, когда раздался шум в зале, прекратили. И услышали слова с кавказским акцентом. Я выглянул и увидел на сцене человека с автоматом. Что он говорил, мы не поняли, но догадались, что ничего хорошего.
       Слушать дальше мы не стали, а бочком, с инструментами в охапке пробрались из оркестровой ямы в соседние комнатки, где обычно переодеваемся. Там работала внутренняя радиосвязь. Только благодаря ей мы поняли, что происходит. Глупцы! Надо было собраться и уходить. Тогда это можно было сделать. Но по связи было слышно, что чеченцы говорят, что все заминировано, выходить бесполезно. Обещали всех, кто не послушается, убить. Несколько наших ребят сказали, что не надо рыпаться, скоро милиция нас освободит. Так мы сидели как дураки и слушали Бараева около часа. Взаперти и в темноте -- свет сами выключили. Все звонили домой, а там не верили. Думали, разыгрываем.
       И вот через час мы услышали топот сапог или ботинок, стук в дверь. Боевики приказали открыть дверь, если не откроем -- пообещали ее взорвать. Пришлось выходить. Под дулами автоматов весь наш оркестр, 32 человека, отвели в зрительный зал и рассадили на свободные места. Мне досталось 27-е место во втором ряду. Думаю, то, что я сидел на втором ряду недалеко от двери, меня и спасло, когда пустили газ.
       Всего мы сидели в зале 56 часов. Все были уверены, что 700 человек, находившихся в зале, нужны государству и оно найдет выход. Общались с соседям. У кого были кроссворды, решали их. Когда силы кончились, разговаривать перестали.
       Чеченцы нам говорили: пока вы здесь отдыхаете, чеченцы погибают, а их беременным женщинам русские солдаты животы режут. Говорили, что мы им безразличны и они взяли нас в заложники, только чтобы покончить с войной в Чечне. Позже какой-то человеческий контакт с ними установился. Кому-то в туалет надо, кто-то пить захотел, кому-то лекарство. Вначале нас водили в туалет, потом поняли, что у них для этого людей мало. И они превратили оркестровую яму в отхожую.
       Всю еду и воду из буфета чеченцы раздали нам. Сами не ели, только пили. Я все эти дни тоже не ел, а выпил только три глотка воды -- не хотелось. Чеченцы не кололись, были трезвыми. Истерики прекращали моментально -- автоматом. Когда в зале появилась пьяная девушка, ее сразу же расстреляли. Была еще ситуация, когда один парень, сидевший в конце зала, рванулся к дверям. По нему выстрелили два чеченца, и оба промахнулись. Одна пуля попала в глаз мужчине, другая -- в женщину. Им оказали помощь. Что с ними стало, не знаю.
       А утром 26-го я услышал выстрелы в зале и почувствовал сладковатый запах, как будто горит проводка. Но неприятным он не был. А чуть позже, уже лежа на полу, спасаясь от пуль альфовцев и боевиков, я увидел газ. Он был серого цвета и шел из вентиляционных отверстий под балконом. Тем, кто был там, досталось по полной. Мне повезло: рядом с нашими рядами не было вентиляционных выходов. У меня была вода. Я намочил платок и закрыл лицо. Уснул незаметно. По моим ощущениям до того, как я отключился, газ шел минут пять. Думаю, нас спасло то, что мужчины-боевики, находившиеся в тот момент в зале, были убиты еще до того, как они попытались отдать команду на подрыв здания. Потом я узнал, что во время перестрелки погибли и несколько заложников.
       Меня разбудил человек в камуфляже и маске. Я подумал, что чеченец. Оказался наш. Он мне говорит: «Беги!» А я плохо соображаю и вижу, что все лежат. И мне пришло в голову, что они все мертвые… Человек в камуфляже взял меня за руку и за шиворот и повел к выходу. Мне казалось, что я иду очень быстро, почти лечу. Потом, после всего, увидел себя по телевизору -- я шел, еле волоча ноги. Меня провели через улицу в госпиталь для ветеранов. Там человек в форме сделал мне укол. Я позвонил жене, сказал, что все в порядке, и сразу же уснул. Проснулся через четыре часа и сам ушел домой.
       Так я выжил. А те наши ребята из оркестра, которые в первый день всех успокаивали и говорили, что нас скоро освободят, все погибли.

«Маму я в театре не нашел»
       Дмитрий Богачев, бывший коммерческий директор продюсерской компании «Линк»:
       -- Вечером 23 октября я был на мюзикле «42-я улица». Спектакль подходил к концу, и тут позвонила менеджер Даша Эрмиш: «Нас захватили в заложники!» Не поверил: «Не валяй дурака. Плохие шутки». А Даша в ответ, что все серьезно. По голосу понял, что не шутит.
       В тот день на спектакле был Борис Ельцин. Я сообразил, кто может помочь быстро. Нашел старшего офицера из охраны Ельцина и сказал о захвате. Он подозвал офицеров, о чем-то посовещался, и меня повезли в Кремль. В одном из зданий рядом с Боровицкими воротами нас встретил оперативный дежурный по Москве -- видимо, ФСО -- и подтвердил сообщение Даши. У меня были номера всех сотрудников «Линка», и мы стали им звонить. Многие ответили из зала. Дозвонился до Васильева. Он был уже в зале и старался не выключать телефон, чтобы нам были слышны разговоры террористов.
       Потом меня перевезли на Лубянку, где держали связь со всеми, кто мог отозваться. Отслеживали ситуацию в зале, выяснили расположение террористов, стационарных взрывных устройств. Удалось выяснить, что сотрудники театра блокированы не только в зале. В служебных помещениях кассового зала шесть человек -- освободили через сутки, в подвале пять -- освободили через двое суток. А реквизитор Катя Фомичева 56 часов пролежала на стеллаже в реквизиторской комнате рядом со сценой. У нее был мобильный телефон, и во время штурма спецназовцы точно знали, где она находится.
       Телевизор в кабинете, где мы сидели, работал непрерывно, и в какой-то момент я услышал, что выступающий говорит о возможных вариантах штурма театра с крыши, о каких-то тайных подземных ходах и еще черт знает о чем! Я понимал, что такое говорить с экрана нельзя. В театре несколько телевизоров, и наверняка террористы их смотрят. Я обратил на это внимание сотрудников ФСБ. Удалось ввести цензуру на телесообщения. Но многое боевики услышали. Они заминировали подходы, прибавляя к ним и те, о которых предупреждали с экранов. После штурма растяжки с гранатами находили в самых невероятных местах.
       Тем временем сигналы телефонов начали слабеть, некоторые совсем не отзывались. Около 4 утра я настоял, чтобы меня перевезли с Лубянки на Дубровку, в штаб. Место, куда меня привезли, трудно было назвать штабом. Сотни людей стоят, ходят, курят. Где что -- совершенно непонятно. Но своих из «Норд-Оста» нашел быстро: Юру Ершова, Андрея Яловича, Сашу Цекало, Сашу Дарагана. Вместе с Андреем поддерживали связь со всеми, кто отзывался по мобильным телефонам.
       Командовал штабом замдиректора ФСБ Владимир Проничев. К полудню 24 октября там образовалось как бы два центра -- политический (Ястржембский, Лужков) и оперативный (ФСБ). Лужков меня вызывал раза два-три, интересовался техническими вопросами. Ввели строгую пропускную систему. На третьем этаже организовали питание, в палатах люди могли отдохнуть несколько часов. Я на вторую ночь часика три поспал.
       25 октября вечером отъехал домой побриться. Вдруг мама из театра звонит -- боевики разрешили. Обрадовался страшно. Поговорили, сказал, что штурма не будет. Был уже поздний вечер 25 октября, а я как бы штабной, но совершенно не мог предположить, что до штурма всего несколько часов!
       После штурма вместе с Юрой Ершовым, Андреем Яловичем, Сашей Дараганом, Сашей Кастальским побежали выносить заложников из театра. Неразбериха была полная. Куда тащить -- непонятно. Кому сделали укол, кому не сделали -- ничего не ясно! Некоторым и по три делали, а другим ничего. Владимир Зотов, префект Юго-Восточного округа, таскал людей вместе со мной и сам делал уколы. Потом я подсчитал, что медиков было процентов десять от необходимого. Не хватало машин скорой, носилок. В автобусы людей таскали и просто складывали на пол и сиденья, сопровождающих не было. Даже вспоминать не хочется. И эти бесконечные «почему»! К «Альфе» претензий нет. И вообще к самой операции -- нет. А вот послеоперационный период -- полный бардак. Можно было все разумнее сделать! И даже в условиях строгой секретности.
       Сколько человек вынес? Человек семь-восемь. Марину Крылову, нашего администратора, посадил у боковой решетки. Она могла уйти сразу после захвата через кассовый зал, но осталась. Сходила в администраторскую, взяла аптечку и пошла к зрителям. Васильева Саша Дараган и Юра Ершов нашли в зрительном зале и отвезли в госпиталь.
Маму вот я в театре не нашел. Только в морге. Потом.