«ХОРОШО, ЧТО СТРАНА НЕ ВСЕ ВИДЕЛА…»

Газета

Вы говорите, что все могло пройти и закончиться мирно. Как этот шанс можно было реализовать?

Десятки смертей, когда был шанс отпустить всех. Неудача. Переговоров вообще не требовал никто. Никаких переговоров не надо было — в этом был плюс ситуации. Они требовали всего две вещи для того, чтобы отпустить всех заложников (все остальное могло быть потом),— это, собственно говоря, то, что мне позволили записать (так записывать не разрешали) — дали листок бумаги (вырванная из обычной тетрадки в клетку страница.— Газета). Первое: слово Путина по телевизору, что война прекращается. Я их спрашивала: «Вы хотите, чтобы это был указ?» Но указ сложно подписывается… Нет, просто слово Путина, что война прекращается. Второе: на следующие сутки после слова Путина конкретный шаг — что из конкретного района Чечни выведены войска. Я, естественно, очень испугалась этого момента, стала спрашивать, в каком районе. Потому что если бы они стали говорить, что в Веденском — а большинство из них были оттуда,— то это было бы очень сложно, потому что Веденский район напичкан военными. А они мне сказали: «Нет, из любого, нам все равно». Это требование можно было выполнить, потому что есть такие районы, где очень мало войск, и вывести их оттуда было несложно. Это давало возможность выполнить за двое суток то, что они хотят. Вот уже к вечеру мы «зависли» над этим: вот и Путин уже… вот уже и Явлинский сидит у него, его прижал… и Александр Волошин. К 9 часам (вечера в пятницу.— Газета) все было нормально, потому что при соблюдении этих двух пунктов третьим пунктом всех заложников отпускали бы — без разговоров и требований. И четвертое — это уже не пункт плана, не требование: «мы сами остаемся внутри». Было не понятно: они хотят улететь, уехать? Я спрашивала: «Вы хотите самолет, деньги, в Саудовскую Аравию?» — «Нет, мы остаемся воевать, мы хотим умереть в бою, мы прекрасно понимаем, что мы ничто по сравнению с „Альфой“, которая начнет штурм, но мы остаемся, чтобы умереть в бою». Религиозный смысл здесь для них был, это понятно.

Военные к вам с уважением отнеслись? Все же воду для людей только вам разрешили принести…

О чем вы говорите… В лучшем случае такое мягкое шипение… Но когда они поняли, что они могут от меня узнать то, что они должны были узнать без меня… Представьте, никто туда не ходит, никто не знает, что там происходит. Они готовятся к какой-то операции, а никто не знает, что там происходит! Они задавали мне вопросы, от которых я немела. Они не понимают, что творится в чеченской среде вообще, с кем переговоры возможны, с кем — нет. Это они должны знать, а мы им должны задавать вопросы! Это означает, что, как и в Америке, три недели ловящей снайпера, у нас есть стойкий миф о все знающих спецслужбах. Они умеют грозить, наши спецслужбы, они умеют сделать нашу жизнь тяжелой, гадости делать и гадости говорить. Но они не умеют делать свою работу. Вот она — их работа!

Кто отдал приказ?

Официально — генерал ФСБ Проничев, на которого возложена эта миссия. Что касается не официального… мало кто сомневается, что это был Путин.

Общество получило урок, приоткрыло глаза, и ценой этому — десятки жизней, которые можно было сохранить без унижения достоинства власти. Знаете, меня просто убило поведение Кадырова. Я являюсь его противником, но даже меня это шокировало. За него, был момент, отдавали 50 заложников — и он не пошел. Какой же ты мужик, что про тебя будут говорить граждане твоей республики? Они ему скажут: ты не мужчина, ты трус. Он был просто обязан это сделать, по всем законам. Но страх за свою шкуру настолько велик, что поглощает все остальные чувства.

Говорят о найденных бутылках со спиртным, о шприцах, наркотиках — это лицо шахида?

У меня был первый контакт по телефону, потом второй — и тоже создалось такое впечатление. По телефону они говорили, очень заговариваясь, что ли. Героиновые наркоманы так говорят, захлебываясь, повторяясь — получается циклическая речь. И я еще подумала: с кем же придется говорить, с такими, кто слышать не слышит?.. А когда я туда пришла, я увидела абсолютно чистые глаза, скажем так, у тех людей, с которыми я контактировала, а это, естественно, не все. Коньяк как стоял, так и остался стоять нетронутым рядочком, и никакого наркотического опьянения у них не было.

То есть коньяк стоял?

Коньяк стоял, потому что все происходило в помещении, где буфет и буфетная подсобка, в которой снимали показанные интервью. Там они сделали переговорную, как бы офис их командования. Там и я сидела, где были наши долгие переговоры, туда же заложников приводили, когда их передавали, туда же приходили эти женщины-вдовы.

Вы с женщинами разговаривали?

Да, разговаривала. Совершенно нормально отвечали. Погиб муж, исчез брат, убит дядя — весь набор чеченской трагедии. Что ж сказать? Это так. Я этих женщин спрашивала: «А дома знают, где вы? А дети?» Пыталась хотя бы выяснить, хотя бы надавить на слезы. «Нет,— сказали,— дома не знают ничего». Чеченки очень часто торгуют, уезжают во Владикавказ, другие города. «У нас все считают, что мы поехали на базар. На несколько дней уехали. Никто не волнуется. А может, и потом не узнают». Сгинем, и все… Я и мужчин стала спрашивать: а эти ваши женщины — они с детьми, есть у них семьи, как они будут потом? И для меня было некоторым откровением, что они стали «плавать». То есть они не были членами отряда, они подобрались по принципу желания отомстить. Они не были боевиками. Они хотели отомстить, и их пути сошлись.